Сейд. Джихад крещеного убийцы - Аждар Улдуз Страница 28

* * *

Короткое рондо (вне времени)

* * *

Мама! Сквозь пыль чужих дорог, пепел чужих костров, под крышами чужих домов, сквозь разбитые витражи чужих церквей светишь только ты путеводной звездой, что не даст потерять дорогу к дому родному... В горах, где орлы – как дома, в пустынях, что родина лишь скорпионам, в долинах, где сегодняшнее плодородие – залог завтрашнего грабежа, сквозь облака насквозь пропахшего дымом неба – две звезды твоих глаз, Мама...

Мама! Никто из детей твоих не просил тебя об этой жертве, но во имя жизни ты приносишь ее каждый раз, чтобы однажды услышать, как позовут тебя – Мама! Кровью и болью своей платишь ты за это имя, страданием бессонных ночей, слезами усталых глаз искупаешь вину каждого своего ребенка... Мама!

Убийца и праведник, воин и монах, блудница и девственница – все равны в глазах твоих, Мама! Король и шут, палач и жертва – все виновны пред тобой, Мама! И с каждым смертным грехом заслуживают они еще одно твое прощение, только позвав тебя по имени – Мама!..

Истории не нужны имена. Ни убийца, ни праведник, ни воин, ни монах, и даже король в постели блудницы, и шут в объятьях девственницы не заслужили имени – если в истории так и не осталось имени твоего – Мама!

Разбитый и собранный, убитый и воскрешенный, обрезанный и крещеный, Он пронесет с собой имя твое, чтобы тихо, одними губами, распятый на кресте истории, со спиной в шрамах от орлов... римских ли знамен, гор ли Аламута... прошептать – Мама!..

И тем искупятся грехи человеческие... Ибо нет ребенка, что не пронесет этой любви в сердце своем – сквозь пыль чужих дорог, пепел чужих костров, разоряя кров своего и чужого дома, разбивая витражи всех домов божьих, летая орлом и разделяя яд со скорпионами... Этой любовью жив Человек. Любовью к тебе. Прости же детей своих, Мама!

Ловить скорпиона, собственно, было не так уж и трудно. Гораздо труднее было добывать его яд. Но и с этим они справились. Муаллим требовал научиться пользоваться каждым даром Всевышнего и превращать эти дары в оружие на пути джихада. Сейд, вместе с тринадцатью первыми учениками Муаллима, отправился в пустыню добывать яд скорпиона. Задание было простым. Углубиться в пустыню. Поймать как можно больше скорпионов и набрать яд в тринадцать небольших флаконов из багдадского стекла, в которых обычно женщины хранят благовония. Чтобы наполнить один флакон, требуется поймать триста скорпионов. А еще было задано ни с кем не встречаться, не разговаривать. Избегать оазисов. Не просить ни у кого пищи и воды. Выжить. Вернуться. Просто.

Пустыня ждала его – Сейд это понял сразу, как только увидел пески родной пустыни, взял их полную горсть, просыпал сквозь пальцы и снова взял... вдохнул воздух... Он был дома. В этих песках была его кровь. Она была везде... как и кровь мамы... Сейд был дома. И никто не мог его понять лучше, чем эта пустыня, этот воздух, этот мелкий песок, смешанный с камнями. Песок рассказывал, и Сейд слушал. Он научился слышать пустыню – лучше, чем когда был ребенком и жил здесь. Наверное, потому что тогда он еще не подарил песку свою кровь?

Песок рассказывал, что когда-то тут было море. Мелкие камни соглашались, подтверждая своей покатостью шепот песка, и обещали сами однажды стать песком – когда придет их время. Песок говорил, что пустыня любит его, и Сейд верил. Он не искал скорпионов – пустыня сама приводила их к Сейду, и ему оставалось только делать свое дело. Убивать этих детей песка, которых пустыня дарила ему как жертву за любовь. Сейд благодарно принимал дар, читая «Аль Фатиха» по каждому убитому скорпиону. И пусть другие скажут, что это святотатственно – Сейд, как суфий, верил в то, что если Всевышний есмь во всем, что существует, то и «Фатиху» правоверный воистину читает не по ушедшему из жизни человеку, но по той частице Создателя, что возвращается к Нему, покидая погибшую плоть. А значит, эта частица уходит и из погибающего скорпиона. «Аль Фатиха» и «Эль Ихлас» – первая и последняя суры Кур’ан-И-Керим’а не покидали его уст, шепотом вторя песням песка... становясь частью вечного рондо пустыни.

Тринадцать воинов-гашишшинов, выкормышей Орлиного Гнезда в Аламуте, разошлись по пустыне, и Сейд был рад, что может побыть у себя дома. Пустыня могла убить их всех, но Сейд сказал пескам, что они – его гости, и пески вспомнили обычай бедавинов – гостеприимство свято! У него нет условий, есть лишь залог – честь пустынного федаина, принимающего в шатре своем странника волей Всевышнего. Вся пустыня была шатром Сейда, и он был гостеприимным хозяином в мире песка и бесконечного неба.

Вспоминая горы Аламута, Сейд чувствовал, что он и есть мост между двумя такими разными мирами, и, улыбаясь, читал пескам строки:

– Во мне вместятся оба мира...

* * *

И читал бескрайнему небу над пустыней:

– Но я и в мире не вмещусь...

Я суть, я – не имею места...

Ласково обращался к убитому ради капли яда скорпиону:

– И в бытие я не вмещусь.

* * *

Смотрел пронзительным орлиным взглядом на горизонт, словно пытаясь проникнуть за пределы и пространства, и времени, а губы шептали:

– Всё то, что было, есть и будет...

* * *

Нагишом ложился в ласковые объятия песка ранним утром, когда пустыня только начинает прогреваться первыми лучами восходящего солнца, и тихо признавался:

– Всё воплощается во мне.

* * *

Кричал в сердце пустынной бури, сдиравшей плоть с костей, но щадившей своего сына:

– Не спрашивай, иди за мною!

* * *

Качая головой, отвечал на немой вопрос в глазах прочих товарищей, переждавших бурю в скальных пещерах и удивлявшихся тому, что Сейд выжил:

– Я в объясненье не вмещусь.

* * *

Все тринадцать вернулись в Аламут. И все, не сговариваясь, признавали главенство Сейда после этих дней, проведенных в пустыне. Муаллим, выслушав рассказы учеников о походе, лишь промолвил коротко:

– Среди нас зреет айдын – просветленный. Мир ему. В этом – свидетельство верности учения и залог лучшего будущего.

После чего вызвал Сейда к себе и велел готовиться в дорогу. Муаллим собирался покинуть Аламут – впервые за последние пять лет. Муаллим собирался в Иерусалим, выполнять данное Железному Копту обещание. Муаллим собирался убить магистра тамплиеров.

Дорога в Иерусалим – второй раз за прошедшие полтора года – для самого Сейда не представляла ничего интересного. Он всё также не видел (или правильнее сказать – не замечал? – Сейд не знал этого) женщин. Хотя... нет, все он замечал и запоминал, но – не ВИДЕЛ! Потому что по-настоящему ВИДЕТЬ, а значит – ЧУВСТВОВАТЬ, он мог только тогда, когда смотрел глазами орла. А в такое состояние он за свою короткую жизнь входил лишь трижды. Первый раз – когда убил орла и стал орлом. Второй – в башне у Железного Копта, когда приходил в Иерусалим, чтобы убить праведников-имамов. И в третий раз – совсем недавно – в пустыне, когда ВИДЕЛ песок. Торопить четвертый раз он не спешил. Потому что боялся он этих ощущений ничуть не меньше, чем желал испытать их снова. Он чувствовал, что в этом состоянии он не сможет убивать. Какой же он тогда гашишшин – воин на пути джихада? К тому же состояние это, судя по всему, приходило само, и вызвать его по желанию не получится... Впрочем, Сейд и не пробовал. То, что предстояло сделать, требовало полной его сосредоточенности. Учитель взял с собой именно его. Только его. А значит, и рассчитывать мог только на него. На Сейда, своего лучшего ученика, воина-гашишшина, а не юного орла, чувствующего свою связь со всей вселенной, и потому неспособного причинить бессмысленного с точки зрения птицы вреда. Потому что там, в пустыне, вновь став орлом, Сейд понял – Всевышний и война несовместимы. Убивая же человека, человек лишь отдаляется от Аллаха... Как этого не понимает Учитель?.. Всё, хватит! Орел – не человек. Сейд же – воин и мститель, он – человек, и часть войны человека с человеком... И он идет в Иерусалим, чтобы убивать! Он идет вместе со своим Учителем. Вместе с человеком, который называет его сыном!..