Пророки - Либба Брэй Страница 28

Эви сидела, уткнувшись в свою тарелку, и прокручивала в голове все, что увидела, держа пряжку Руты Бадовски. Вдруг там попалось что-нибудь важное?

– А вы… никогда не слышали вот такую мелодию? – спросила она и насвистела им жутковатый мотивчик.

Уилл задумался, поджав губы.

– А что это, из какой-нибудь радиопрограммы? Если угадаете, получите приз от «Мыла-Пирс» или что-то вроде того?

Эви покачала головой, хотя движение далось ей болезненно.

– Просто услышала на днях глупую песенку. Я думала, не может ли она что-нибудь значить и… – Что? Что еще здесь можно было сказать, не вызвав подозрений? – Ладно, проехали.

– Как скажешь. Не хочешь кусочек утки по-пекински?

Борясь с приступом головокружения, Эви взмахнула палочками, попросив, чтобы блюдо унесли. Но ей стало легче на душе. Возможно, все эти леденящие кровь картины не имеют никакого отношения к убийству девушки. Они могли быть чем угодно.

Какая-то мышиная возня неподалеку привлекла внимание Эви. Хостесс, ровесница Эви, девушка в ярко-красном платье, всучила молодому парню небольшой сверточек, прощебетав несколько фраз по-китайски. Они были сказаны тоном, не терпящим возражений. Под тяжелым взглядом девушки молодой человек шустро убрался прочь, так что кухонная дверь за ним громко хлопнула. Затем девушка сама подошла к их столику, неся серебряный поднос с печеньями-предсказаниями. Эви тут же заметила, какие у нее необыкновенные светло-зеленые глаза.

– Не желаете что-нибудь еще? – спросила она с едва заметной ноткой раздражения.

– Нет, большое спасибо. – Дядя Уилл заплатил по счету, а Эви достала из своего печенья сверточек с предсказанием.

– Что в твоем? – поинтересовался Джерихо.

– «Скоро твоя жизнь сильно изменится». – Эви смяла листок и бросила его в сторону. – А я уж понадеялась, что встречу прекрасного загадочного незнакомца. А в твоем, Джерихо?

– «Чтобы заслужить доверие, научись делиться секретами».

– Интригует. А у тебя, дядя?

Уилл оставил свое печенье на подносе.

– Я не читаю предсказаний – все можно изменить своими руками.

Они вышли на брусчатку узенькой Дойерс-стрит, известной как «кровавый угол» из-за огромного количества произошедших тут гангстерских стычек и убийств. Но в этот вечер в переулке было тихо и спокойно. За миниатюрной каменной оградой небольшая компания зажигала свечки, вставляла их в белые бумажные фонарики и отправляла в странствие по закатному небу. В воздухе кружился запах благовоний.

– Фестиваль середины осени, – объяснил дядя Уилл. – Важный элемент культурной традиции, празднование конца сбора урожая.

Дальше по улице сверкала огнями вывеска «Компания Ми Дун, импортеры». На ней тоже трепыхались на ветру бумажные фонарики. На каменной стене висело рукописное объявление с китайскими иероглифами. Прохожие тайком косились на загадочную бумажку.

– Что это? – поинтересовалась Эви.

– Список фирм и предпринимателей, не объединенных с тунгами [30].

– А, это такие серебряные щипчики для льда? – И Эви показала пальцами. – Забавная штучка.

– Тунги – это китайские братства. В местном квартале их два – Хи Син Тунг и Он Лян Тунг. Они уже много лет заправляют всем и время от времени ввязываются в кровавые разборки. Предприниматели вывешивают такие объявления как мольбу о признании нейтралитета в надежде, что их оставят в стороне от бандитских войн.

– А там что происходит? – Эви указала на одиноко светящее окно небольшой лавочки. К нему выстроилась целая очередь китайцев.

– Скорее всего собираются отправить письма домой, в семью.

– А разве их жены и дети не живут здесь?

– «Закон об исключении китайцев 1882 года». – Дядя Уилл выжидательно посмотрел на нее и не смог скрыть разочарования. – Боже, чему вас теперь только в школе учат? У нас вырастет целая нация креационистов без малейшего знания истории.

– Похоже, мне следует радоваться, что ты занялся моим образованием.

– Да? Ну ладно. – Дядя Уилл помешкал немного, перед тем как включиться в привычный режим лекции. – Закон об исключении китайцев был принят для того, чтобы ограничить приток китайцев в Америку после того, как все работы по постройке железных дорог были закончены. Чтобы они не смогли перевезти сюда семьи. Они не были защищены нашим законодательством и остались предоставленными сами себе.

– Как-то не очень по-американски звучит, – заметила Эви.

– Напротив, это как раз – очень по-американски, – горько сказал Уилл.

Они прошли задворками Чайного Дома, и тут Эви увидела парня, которому влетело от хостесс в ресторане. Стоя на коленях перед небольшой чашей с огнем, он один за другим сжигал небольшие цветные листочки.

– Что он делает? – поинтересовалась Эви.

– Заставляет духов держаться подальше, – ответил Уилл. Но от объяснений почему-то воздержался.

Мемфис сидел в гостиной у сестры Уолкер на ветхом голубом диване и ждал. За большим обеденным столом Исайя сосредоточенно глядел на ряд перевернутых карт. Сестра Уолкер взяла одну из них и показала ему рубашкой вперед, так что только она могла видеть обратную сторону.

– Какая у меня карта, Исайя?

– Туз треф, – ответил тот.

Сестра Уолкер победно улыбнулась:

– Отлично. Угадал девятнадцать из двадцати. Ты просто умница, Исайя. Можешь взять конфету из вазы.

– В следующий раз я все двадцать угадаю, сестра. – Исайя потянулся к вазе, красовавшейся на кружевной салфетке посреди полированного стола, выудил оттуда два «Медовых ломтика», сорвал яркую красно-синюю обертку и отправил их в рот.

– Посмотрим, но сегодня ты замечательно справился. И чувствуешь себя нормально, Исайя?

– Да, мэм, – с набитым ртом пробубнил мальчик.

– Не говори с полным ртом! – одернул его Мемфис.

– Ну и как же мне в таком случае отвечать? У меня ведь только один рот! – Исайя зыркнул на брата. Мемфис с грустью заметил, что он стал крайне легко выходить из себя.

– Большое спасибо, сестра, – с подчеркнутой вежливостью сказал Мемфис, не сводя глаз с Исайи, который делал вид, что его здесь нет.

– Не за что! Так, Исайя, ты ведь помнишь, что нужно сказать твоей тете Октавии?

– Что мы занимались арифметикой.

– И мы правда ею занимались, так что это не будет враньем. Помни, что лучше не говорить тете о том, что мы делали с картами.

– Не волнуйтесь, – сказал Мемфис. – Мы не скажем, правда, малец?