Живые зомби - С. Дж Браун Страница 3

Коли формальдегида в вас достаточно, разложение тела и органов вполне можно обуздать. Даже если у вас нет промышленного концентрата, формальдегида полно в губной помаде, косметике, лаке для ногтей, зубной пасте, ополаскивателях, дезодорантах, антиперспирантах, пенах и маслах для ванн, шампунях и безалкогольных напитках.

Рита напитывается формальдегидом из губной помады и лака для ногтей, а Джерри получает его из сладкой газировки. Лично я стараюсь обходиться без соды — она вредит зубам. Восполняю запасы шампунем и зубной пастой. Впрочем, от случая к случаю не чураюсь и кондиционера для волос.

— …а дальше знаю только, что тормозил мордой об асфальт, — говорит Джерри. — Ну и город, сплошные ДТП!

Всю дорогу бубнит о своей аварии!.. Впереди идут Рита и Хелен, и у них блаженная тишина. Именно в такие минуты я почти жалею, что мне не оторвало оба уха.

— Чувак, хочешь потрогать мои мозги? — предлагает Джерри.

Вот уж чего мне совсем не хочется делать!.. Но не так-то просто писать одной рукой «Спасибо, нет» на свисающей с шеи маркерной доске и одновременно шагать, подволакивая ногу из-за сломанной лодыжки. Поэтому я лишь мотаю головой — в надежде, что он не пустится рассказывать о своем нескончаемом стояке.

Вчетвером мы идем мимо пустых парковок и закрытых на ночь магазинов. В зашторенных окнах горят приветливые огоньки. Некоторые дома уже украшены к празднику: там и сям видны скелеты, привидения и ведьмы верхом на метлах. У порогов и на крылечках в ожидании своего часа лежат пока еще не тронутые ножом тыквы. Деревья шелестят от холодного дыхания осени.

Приближается Хэллоуин, и в кои-то веки он пришелся вполне к месту. По крайней мере костюм мне уж точно больше не нужен.

Шоссе № 17 — четырехрядная асфальтовая магистраль, пролегающая через горы Санта-Крус от Силиконовой долины к Тихому океану. Шоссе разделено бетонным барьером, прерывающимся в местах съезда на второстепенные дороги. Изредка через эти проемы машина вылетает на встречную полосу, и происходит лобовое столкновение. Еще реже бывает так: возвращаясь со светского раута ранним июльским утром, водитель засыпает за рулем. Тем временем его «фольксваген-пассат» 2001 года уходит через один из таких проемов в северном направлении и, ударившись аккурат под прямым углом о заграждение на противоположной стороне дороги, подлетает футов на двадцать над землей, а затем на скорости свыше шестидесяти миль в час врезается в ствол трехсотлетней секвойи.

Даже Голливуду не удалось повторить то, что проделал я: как они ни старались, трюк все равно выглядит постановочным. Разумеется, в кино актеру всенепременно удастся выйти из машины целым и невредимым. Может, не Мелу Гибсону и не Брюсу Уиллису, но уж Брэду Питту — точно.

Аварию я не помню. Не видел я вспышек света и голосов никаких не слышал, а значит, был не совсем на небесах. Помню только бесконечную и плотную как мембрана темноту.

Следующая картинка: подволакивая левую ногу, я ковыляю по обочине Олд-Сан-Хосе-роуд и пытаюсь вспомнить, какой сегодня день, откуда я иду и почему не могу пошевелить левой рукой. Из проезжающего мимо грузовичка в лицо летит гнилой помидор. В кузове — два подростка; один спустил штаны и показывает мне голую задницу, а второй с криком «Вали в могилу, проклятый ублюдок!» запускает в меня еще один помидор.

Сперва я думаю, что чертовы хулиганы просто прикалываются, бросаясь в людей гнилыми помидорами. Затем, подойдя нетвердой походкой к витрине бакалейной лавки «У Билла», я вижу свое отражение. Левая лодыжка вывернута самым отвратительным образом. Кости от плеча до локтя левой руки раздроблены, внизу болтается корявая клешня — все, что осталось от кисти. Левое ухо изуродовано, а лицо напоминает паззл, разобранный на кусочки.

Пока я пялюсь в мутное стекло на свое отражение — в черном костюме и галстуке я будто на съемках фильма Джорджа Ромеро [1], — из лавки выходит девочка лет шести. Увидев меня, она роняет мороженое и с криком удирает.

Бывали в моей жизни моменты и получше.

Впрочем, это уже не жизнь. Хотя и не смерть. И даже не что-то среднее. Больше похоже на неудачное продолжение когда-то успешного ситкома, с которым руководство канала никак не решится покончить.

Изучив свои травмы, я прихожу к выводу, что попал в страшную аварию и в бессознательном состоянии куда-то ушел, не понимая, что происходит. И это недалеко от истины. С тем лишь исключением, что без сознания я был три дня. И ушел не с места аварии, а из гроба, когда до похорон оставалось меньше суток.

Но пока я этого не знаю. И в поисках помощи направляюсь в лавку, чтобы воспользоваться телефоном. Едва я переступаю порог, как жена Билла с веником и баллоном лизола в руках напускается на меня и выгоняет прочь.

Озадаченный, с налипшими кусками гнилых помидоров на лице, я ретируюсь и ковыляю в сторону города. Одолев четверть мили, подхожу к парку. Там возле туалетов есть пара платных телефонов. К ним я и плетусь по тротуару, волоча левую ногу и не обращая внимания на крики детей, расступающихся передо мной, что Красное море перед Моисеем. Хотя если уж дело касается Библии, полагаю, здесь уместнее вспомнить Лазаря.

До меня все еще не доходит, что травмы не доставляют мне неудобств; добравшись до таксофона, я прижимаю плечом трубку к правому уху и указательным пальцем правой руки набираю 9-1-1. Мгновение спустя отвечает оператор.

Я не знаю, что и как говорить, и принимаю решение просто открыть рот и сказать первые пришедшие на ум слова. Впрочем, есть одна загвоздка.

Рот у меня зашит.

Прежде чем приступить к бальзамированию, рот зашивают. Изогнутую иглу вводят в ноздрю, выводят за зубами, и так несколько раз, пока челюсти не сомкнутся. Но я-то думаю, что живой, и не могу сообразить, почему не открывается рот!.. Я начинаю размахивать правой рукой, мычать что есть сил и направляюсь к пожилой паре, которая задает от меня стрекача, что твои олимпийские спринтеры.

Под вой сирен на парковку въезжает автомобиль шерифа округа Санта-Крус. «Хоть какая-то помощь!» — мелькает мысль. Однако появление фургона службы отлова бродячих животных сигнализирует об опасности. Я не имею в виду сам фургон — в нашем округе пумы на улице не редкость. С широко раскрытыми глазами я оборачиваюсь и гадаю, когда же закончится этот дикий кошмар, в котором я умудрился проснуться.

Я напуган, смущен и сбит с толку и не слышу приближающихся сзади шагов. Дальше помню только, как одной петлей мне стягивает руки и торс, второй — ноги, а третьей — горло. Сотрудники службы отлова животных ведут меня к фургону, а помощники шерифа заверяют растущую толпу зевак, что все под контролем.

Два дня — пока, наконец, за мной не пришли родители — я сидел в клетке, в Обществе охраны животных. Признать в воскресшем трупе сына и забрать его домой — позор, который может серьезно подпортить репутацию; немудрено, что родители не бросились сломя голову меня вызволять. Однако опоздай они на сутки — и мне была бы обеспечена прямая дорога в манекены для краш-тестов.