Кровь и лед - Роберт Мазелло Страница 30

— Откройте! Нам требуется помощь, — раздался голос.

Говорящий вновь занес кулак над дверью, но Элеонор щелкнула замком и отворила ее. Взывающий о помощи крупный мужчина в военной форме в первую секунду, похоже, смутился и произнес:

— Извините за столь вероломное вторжение, мисс, но нашему приятелю требуется медицинская помощь.

Вышеуказанный приятель, тоже в красном кавалерийском мундире, зажимал рукой плечо, тогда как третий военный поддерживал его за локоть.

— Это женская больница, — проговорила Элеонор, — и боюсь…

— Нам это прекрасно известно, — оборвал ее румяный, — но случай неотложный, а куда еще обратиться, мы не знаем.

Из раны на руке светловолосого военного текла кровь. Странно, но этот человек вдруг показался ей знакомым. Внезапно Элеонор осенило: да это же тот самый прохожий, который улыбнулся ей всего несколько часов назад, когда она высунулась из окна, чтобы закрыть ставни!

— Врача сейчас нет на месте. Он появится только утром.

Здоровяк обернулся к своим спутникам, стоявшим несколькими ступеньками ниже, словно не знал, как поступить дальше, и искал у них поддержки.

— Меня зовут лейтенант Синклер Копли, — сообщил раненый. — Я получил ранение во время схватки с негодяем, напавшим на женщину.

Элеонор в нерешительности стояла на пороге. Интересно, как бы поступила мисс Найтингейл? Будить главу больницы девушка не решалась — в конце концов, разве она, Элеонор, не ночная сиделка, на которой лежит принятие решений? — и в то же время чувствовала, что обязана помочь истекающему кровью мужчине.

— Короче говоря, меня подстрелили, — продолжал лейтенант, — нужно обработать рану. — Он одолел оставшиеся ступеньки, освещаемый тусклым светом уличного фонаря, и жалостливо посмотрел ей в глаза. — Может быть, вы хотя бы осмотрите руку и сделаете что-нибудь, чтобы я протянул до утра, когда смогу обратиться к хирургу? Вы же сами понимаете, — добавил он, обнажая пропитанный кровью рукав мундира, — необходимо как-то остановить кровотечение.

Элеонор продолжала растерянно мяться в дверях, пока наконец здоровяк, очевидно, потеряв терпение, не сказал:

— Ладно. Француз, Синклер, за мной. Я знаю одного аптекаря на Хай-стрит. За ним должок числится.

Он повернулся и стал спускаться, однако блондин не шелохнулся. Элеонор внезапно пришло в голову, что он обратился в женский госпиталь только потому, что хотел получить помощь именно из ее рук. От одной этой мысли щеки девушки залил румянец.

Она отступила в сторону и распахнула настежь массивную дверь.

— Только, пожалуйста, не шумите. Другие пациенты спят.

Элеонор закрыла дверь и провела посетителей по широкому прохладному — открыты были все окна — коридору в приемное отделение, которое представляло собой нечто среднее между холлом и хирургической смотровой. В передней части зала стояли кресла, стол и светильники с отороченными кисточками абажурами, а дальше за перегородкой — диагностический стол, набитый конским волосом под кожаной обивкой, белая тряпичная ширма и запираемый шкафчик для хирургических инструментов и небольшого запаса лекарств и перевязочных материалов.

— Кстати, я капитан Рутерфорд, — представился крупный мужчина, — а этот замечательный джентльмен — лейтенант Ле Мэтр, в миру известный как Француз. Все приписаны к 17-му уланскому полку.

— Очень рада знакомству, — ответила Элеонор; мундиры и особая манера речи выдавала во всех троих представителей аристократических семей, — но вынуждена снова просить вас говорить потише.

Рутерфорд кивнул, в знак согласия приложил к губам палец и направился к одному из кресел. Там он взял со стола лампу, подправил фитиль, вынул из кармана пачку сигар и протянул одну Ле Мэтру. Чиркнув спичкой по подошве сапога, он зажег две манильские сигары, и мужчины с удовольствием развалились в креслах.

— Займитесь поскорее нашим другом, — прошептал Рутерфорд, махнув Элеонор рукой в сторону смотрового помещения. — Мы не хотим, чтобы он помер здесь до того, как его пристрелят русские.

Француз гоготнул, тут же, впрочем, зажав рот ладонью.

— Не обращайте на них внимания, — мягко сказал Синклер. — Они растеряли хорошие манеры в казармах.

Молодой человек шагнул к диагностическому столу и начал снимать мундир, но когда попытался спустить продырявленный рукав, поморщился от боли — кровь запеклась, и ткань прилипла к коже. До этого момента Элеонор не слишком задумывалась над тем, что и как делает (мысленно она уже насчитала по крайней мере три правила, которые успела нарушить), однако страдания лейтенанта, который старался оторвать окровавленный рукав от раны, моментально вернули ее к реальности.

— Позвольте мне!

Торопливо отперев шкафчик, девушка извлекла из него портняжные ножницы. С их помощью сделала в рукаве большое отверстие, аккуратно отслоила через него прилипшую к ране ткань, помогла снять испорченный мундир.

И замялась, не зная, что делать дальше.

Лейтенант усмехнулся минутному замешательству Элеонор, забрал у нее мундир и бросил на вешалку за спиной у девушки, о существовании которой она совершенно позабыла. Затем уселся на краешек обитого кожей стола.

Белая рубаха также была изорвана и залита кровью, тем не менее Элеонор и мысли не допускала попросить его снять еще и ее. Сокрушаясь, что приходится портить рубашку из такого превосходного материала, девушка разрезала ножницами рукав от запястья до плеча. Но что смущало Элеонор сильнее всего, так это прикованный к ней взгляд лейтенанта. Молодой человек внимательно ее изучал — от зеленых глаз до прядей темно-каштановых волос, выбившихся из-под белоснежного чепца. Девушка чувствовала, что снова заливается румянцем, однако как ни старалась подавить в себе смущение и заставить кровь отхлынуть от щек, так и не смогла ничего с собой поделать.

Наконец рукав рубашки был разрезан надвое. Осмотрев рану, Элеонор поняла: пуля хоть и вырвала из руки лейтенанта часть плоти, тем не менее кость не задела и даже не проникла слишком глубоко в мышцу. Хотя в госпиталь еще ни разу не привозили пациентов с таким характером ранений, схожие случаи все-таки бывали — одна пожилая леди, например, напоролась на каминную кочергу. Хирург редко позволял медсестрам принимать сколько-нибудь серьезное участие в операциях.

— Ну что? — спросил ее лейтенант. — Смогу я прожить один лишний денек и немного повоевать перед смертью?

Элеонор не привыкла, чтобы к ней обращались в игривом тоне, особенно пациент, да еще с обнаженной окровавленной рукой. Рукой, которую хочет доверить только ей и никому другому.

Ничего не ответив, она быстро вытащила из шкафчика чистую хлопчатобумажную салфетку и пузырек с карболовой кислотой и принялась промокать рану. Кровь запеклась и теперь отваливалась корочками, которые Элеонор тщательно складывала в эмалированную чашу на шкафчике. Рана постепенно обнажалась; повреждение было куда серьезнее, чем представлялось на первый взгляд, — на руку придется наложить несколько швов.