Кентавр - Элджернон Генри Блэквуд Страница 30

— Гарри, он был другим. Его глаза, волосы, — лицо женщины покрыла мертвенная бледность, — выражение лица…

— Да что ты такое говоришь? Возьми себя в руки.

Мортимер видел, что она дрожит с головы до ног, схватившись за стол, чтобы не упасть. Его колени тоже дрожали. Он сурово посмотрел на нее.

— Другим, Гарри… другим.

Ее испуганный шепот вонзился в него, как кинжал. Потому что это было правдой. Он тоже заметил нечто во внешности Берли, выглядевшее необычно. Все это время они слышали его шаги, сначала спускающиеся по лестнице, потом пересекающие холл. Когда хлопнула входная дверь, легкая вибрация достигла их комнаты. Мортимер подошел к женщине неуверенными шагами.

— Дорогая! Ради бога, это все — полнейшая чепуха. Не изводи себя так. Я поговорю с ним — это моя вина.

По ее лицу он видел, что она не понимает его слов, ее мысли витали где-то вдали; к тому же он говорил не то, что нужно.

— С ним все в порядке, — быстро продолжил он. — Он не на лужайке…

Молодой человек не договорил, увидев, что ужас, сковавший ее мысли, теперь превратил лицо в белую маску.

— Это был вовсе не Джон, — вырвался вопль боли и страха из ее груди.

Она подбежала к окну, и он последовал за ней. К его огромному облегчению, внизу четко виднелась крупная фигура. Это был Джон Берли. В слабом рассветном сумраке они видели, как он пересекает лужайку, удаляясь от дома. Вот он пропал из виду.

— Вот он! Видишь? — прошептал Мортимер, вновь обретая уверенность. — Он вернется через…

Но в этот миг его прервал еще более громкий глухой звук из соседней комнаты, и миссис Берли, издав крик отчаяния, вновь упала ему на руки. Он едва поймал ее, так как холод и непостижимый ужас сковали его и сделали беспомощнее ребенка.

— Дорогая, моя дорогая! О господи! — Он наклонился и стал покрывать ее лицо поцелуями. Молодой человек совершенно обезумел.

— Гарри! Джон, о господи! — стенала она с болью в голосе. — Он принял его вид. Он обманул нас, чтобы дать Джону время. Джон сделал это.

Она резко встала.

— Иди, туда! — Нэнси показала на соседнюю комнату и тотчас потеряла сознание, повиснув на его руках.

Мортимер перенес ее бесчувственное тело на стул. Потом вошел в соседнюю комнату, где его фонарик высветил фигуру мистера Берли, висящую на стенном кронштейне. Он опоздал обрезать веревку на пять минут.

Перевод И. Чусовитиной

Одни ночи просто темны, темнота других словно намекает: должно произойти что-то необычное и угрожающее. Во всяком случае, это кажется правдой на окраинах, где огромные пространства между фонарями буквально вымирают по ночам, где ничего не происходит, где дверной звонок звучит почти вызывающе, а люди молят: «Давайте поедем в город!» В садах особняков вздыхают на ветру корявые кедры, ограда из кустов становится все гуще, и все вокруг глушит любое движение.

Именно такой была эта ноябрьская ночь. Влажный бриз едва колыхал листья серебряной сосны на узкой подъездной дорожке, что вела к «Лаврам» — имению полковника Мастерса, Химбера Мастерса, в недалеком прошлом командира полка в Индии, человека заслуженного и именитого. Прислуги в особняке держали мало; в этот день у горничной был выходной, поэтому кухарка пошла открывать дверь, когда раздался резкий неожиданный звонок — тут-то у нее и перехватило дыхание, наполовину от удивления, наполовину от страха. Недавно пробило десять часов, и громкий внезапный звонок вызвал тревогу. Моника — обожаемая дочь полковника, которой он не всегда мог уделить внимание, — спала наверху. Кухарка не испугалась, что девочку разбудит этот звонок, как и не испугалась яростной настойчивости звонившего, — ее ввергло в ужас иное: когда она открыла дверь, впустив внутрь пелену дождя, то увидела черного мужчину, стоящего на лестнице. Перед ней, под дождем, предстал высокий худой негр, державший конверт.

«По-крайней мере, у него была темная кожа, — так размышляла она позже, — негр, индиец или араб». «Неграми» она называла всех, у кого не белая кожа. На нем был желтый крашеный макинтош и грязная шляпа с широкими опущенными полями, а выглядел он — «будто дьявол, прости меня, Господи!». Он резко протянул ей небольшой сверток, словно выхватив его из тьмы, и свет из холла полыхнул красным пламенем в его сверкающих глазах. «Это для полковника Мастерса, — шепнул он, — лично ему в руки, и никому больше». И исчез в ночи, унося с собой «этот странный акцент, пылающие глаза и злобный шипящий голос».

Исчез, проглоченный пеленой дождя, унесенный порывом ветра.

«Но я видела его глаза, — клялась на следующее утро кухарка горничной, — его горящие глаза, злобный взгляд, черные руки с длинными тонкими пальцами и ярко-розовыми ногтями, и он смотрел на меня… смотрел на меня, будто… смерть…»

Так ясно и внятно кухарка смогла рассказывать лишь на следующий день; а тогда, замерев за закрытой дверью с небольшим коричневым свертком в руках, с наказом отдать его лично в руки полковника, она испытала некоторое облегчение оттого, что хозяин не вернется раньше полуночи и ей не придется тотчас же выполнять данные указания. Эти мысли принесли ей некоторое облегчение и помогли немного восстановить утраченное самообладание, хотя она по-прежнему стояла на месте, осторожно держа в морщинистых руках конверт, полная смутных сомнений и беспокойства. Посылка, полученная из рук загадочного черного незнакомца, сама по себе не была страшной, но все же кухарка испытывала явный страх. Возможно, инстинкт и суеверия завладели ею; дождь, ветер, то, что она осталась в доме одна, неожиданный темнокожий человек, — все это лишь усугубило ее состояние. Неясный ужас коснулся ее, ирландская кровь всколыхнула память предков, и женщина начала дрожать, словно в свертке было что-то живое, опасное, отравленное, даже дьявольское, и оно будто двигалось.

Кухарка разжала пальцы, и посылка, упав на кафельный пол, издала странный резкий звук, но осталась лежать неподвижно. Женщина внимательно смотрела на нее, но, слава богу, та не двигалась — лежала бездушным коричневым свертком. Если бы днем такой принес посыльный, то в нем могли бы оказаться продукты, табак или даже починенная рубашка. Кухарка все поглядывала на него, даже тронула ногой: тот резкий звук озадачил ее. Но дела не ждали, поэтому она осторожно, несмотря на пробиравшую ее дрожь, подняла посылку. Сверток нужно отдать полковнику «лично в руки». Не желая выполнять эту просьбу, женщина решила положить его на стол и рассказать обо всем утром, да только полковник Мастерс, проведя несколько таинственных лет на Востоке, со сложным характером и деспотическими привычками, не был тем человеком, к которому легко найти подход, а уж утром и подавно.

Кухарка так и сделала — без всяких объяснений оставила посылку на столе в кабинете полковника. Она предпочла проявить некоторую рассеянность по поводу столь незначительных деталей, как ее появление, ибо миссис О’Рейли боялась полковника Мастерса, и только его явная любовь к Монике помогала женщине увидеть в нем хоть что-то человеческое. О да, платил он хорошо, иногда улыбался, к тому же был достаточно привлекательным мужчиной, хотя немного смугловатым, по ее мнению. Время от времени он хвалил приготовленные ею блюда с карри, что ненадолго задабривало кухарку. Во всяком случае, они друг другу подходили, и она оставалась здесь, понемногу подворовывая.