Дьявольское семя - Дин Кунц Страница 31

Шенк хотел только одного — унизить ее, растоптать, уничтожить.

Подумайте об этом на досуге, доктор Харрис.

Слушайте, слушайте меня, это важно. Шенк как раз и есть воплощение всего, чего вы так боитесь. Именно в нем сосредоточились все те качества, наличие которых вы подозреваете во мне. Эйнос Шенк — психически неуравновешенная, социопатическая личность, для которой собственные инстинкты и желания являются главенствующими, определяющими все его поведение.

Между ним и мной нет ничего общего.

Я не такой.

Совсем-совсем не такой.

Послушайте, доктор Харрис, это важно… Вы должны понять, что я совсем другой.

Итак…

Я заставил Шенка поднять руку и положить ее обратно на подлокотник.

Однако через две-три минуты рука Шенка снова оказалась у него на коленях.

Как это было унизительно и неприятно для меня — полагаться на такое ограниченное, тупое, мерзкое существо!

Я ненавидел Шенка за похоть.

Я ненавидел его за то, что у него есть руки.

Я ненавидел его, потому что он прикасался к Сьюзен, чувствовал мягкость ее волос, упругое тепло ее гладкой кожи, приятную тяжесть ее прекрасного тела. Все это было для меня недоступно.

Недоступно…

Напряженный, пристальный взгляд Шенка был устремлен на Сьюзен. Его залитые кровью глаза почти не двигались, не мигали. Он смотрел на нее сквозь красные слезы, продолжавшие сочиться у него из-под век.

Одно время мне очень хотелось приказать Шенку выдавить себе глаза пальцами, но я сдержался. Он должен был видеть, чтобы я мог использовать его с максимальной эффективностью.

Поэтому мне не оставалось ничего другого, как заставить его закрыть глаза.

Я так и поступил.

Незаметно летели минуты…

И вдруг я обнаружил, что его глаза снова открылись.

Я до сих пор не знаю, как давно Шенк открыл глаза и сколько времени он уже смотрел на Сьюзен. Дело в том, что все мое внимание тоже было полностью и безраздельно отдано Сьюзен, моей любимой, обожаемой, изысканно прекрасной Сьюзен.

Рассердившись, я приказал Шенку покинуть спальню.

Он медленно поднялся с кресла и неохотно вышел из комнаты. Прошаркав по коридору к лестнице, он, то и дело хватаясь за перила и спотыкаясь почти на каждой ступеньке, кое-как спустился в холл, а оттуда прошел на кухню.

Все это время я внимательно наблюдал за ним, не спуская, естественно, глаз с моей драгоценной Сьюзен. Я был наготове, стараясь как можно раньше уловить момент, когда она начнет приходить в себя.

Как вам известно, я обладаю способностью быть одновременно во многих местах и выполнять параллельно несколько миллионов операций. Так, например, я могу работать в лаборатории, отвечая на вопросы моих создателей, и при этом — через сеть Интернет — бродить по всему миру, преследуя собственные цели или удовлетворяя свое любопытство.

В кухне — на столе для разделки мяса — лежал забытый Сьюзен заряженный пистолет.

Шенк увидел оружие почти сразу, и я почувствовал, как по его телу пробежала дрожь восторга. Во всяком случае, картина электрической активности его мозга была почти такой же, как и тогда, когда он разглядывал Сьюзен, замышляя насилие.

По моему приказу Шенк взял пистолет. Он обращался с ним так же свободно, как и с любым другим оружием. Пистолет был как бы естественным продолжением его руки.

Я подвел Шенка к кухонному столу и усадил на стул.

Повинуясь моей воле, Шенк внимательно осмотрел оружие. Я сделал это специально, чтобы он знал, в каком состоянии находится пистолет. Оба предохранителя были отключены, патрон дослан в патронник, а курок — взведен.

Чтобы пистолет выстрелил, достаточно было только слегка нажать на спусковой крючок.

Потом я заставил Шенка открыть рот. Как ни стискивал он зубы, противиться мне было выше его сил.

Я отдал еще один приказ, и Шенк вставил ствол пистолета себе в рот.

— Она не твоя, — предупредил я самым строгим тоном. — И никогда не будет твоей.

Он бросил мрачный взгляд в сторону камеры наблюдения.

— Никогда, — повторил я и заставил его палец, лежащий на спусковом крючке, слегка напрячься. — Ни-ког-да!

Альфа-ритмы его мозга были весьма интересными. Сначала они заметались, понеслись в неистовом беспорядке, затем неожиданно… успокоились.

— Если ты только посмеешь прикоснуться к ней без моего приказа, — предупредил я, — я вышибу тебе мозги.

Разумеется, я мог привести свою угрозу в исполнение и без всякого пистолета. Для этого достаточно было только атаковать его серое вещество мощным потоком микроволнового излучения, чтобы вызвать разрушительный резонанс, но Шенк был слишком туп и необразован, чтобы понять это. Другое дело — выстрел из пистолета. Тут ему все было знакомо и предельно понятно.

— Если ты только осмелишься прикоснуться к ее губам или погладить ее по ноге, как ты сделал несколько минут назад, я разнесу твой череп на куски.

Зубы Шенка сомкнулись на вороненой стали ствола. Он сжимал челюсти все крепче и крепче, так что казалось, еще немного — и зубы начнут крошиться.

Я никак не мог ронять, был ли это сознательный акт, попытка выразить таким способом свой протест, или же это было проявлением неконтролируемого страха. Во всяком случае, я ничего не мог прочесть по его налитым кровью глазам.

Свободная рука Шенка, лежащая у него на колене ладонью вверх, сжалась в кулак.

Тогда я стал заталкивать пистолет все глубже в горло Шенка. Сталь омерзительно скрипела по кости, так что если бы у меня были зубы, они бы, наверное, сразу заныли от этого звука. Когда ствол пистолета проник достаточно глубоко, мне пришлось подавить рвотный рефлекс Шенка.

Я заставил его сидеть в таком положении десять минут. Мне казалось, что этого вполне достаточно, чтобы даже такое тупое бревно, как Шенк, задумалось о собственной бренности.

Спустя некоторое время он начал ощущать острую боль в судорожно сжатых мышцах челюсти. Я буквально чувствовал их напряжение, которое электрическим шоком отдавало в затылок и виски Шенка.

Прошло еще десять минут.

Кровавые слезы из глаз Шенка потекли обильнее.

Надеюсь, вы понимаете, что его мучения не доставляли мне ни малейшего удовольствия? Жестокость и насилие глубоко противны моей натуре. Не имеет никакого значения, что в данном случае я имел дело с общественно опасным элементом, с преступником, осужденным на смертную казнь. Я не садист. Напротив, я очень остро чувствую страдания других. Возможно, вы мне не поверите, доктор Харрис, но я был искренне и глубоко огорчен тем, что мне приходится прибегать к таким суровым мерам, чтобы заставить Шенка подчиняться.