Живые зомби - С. Дж Браун Страница 31

На Олд-Сан-Хосе-роуд вспыхивает свет фар, мимо проносится машина. Кто в ней сидит, разглядеть не могу, но представляю: за рулем мужчина, рядом на пассажирском сиденье его жена, а сзади — их дочь. Это могла бы быть моя семья. Это была бы моя семья. Если бы я не заснул и все не разрушил.

«Ты ничего не разрушил, — звучит в голове голос мамы. — Ты совершил ошибку, и теперь тебе нужно научиться с этим жить».

Она выдала мне это пару месяцев назад, и мне захотелось иметь аппетит голливудских зомби: сожрать бы ее мозги, чтоб заткнулась. Она понятия не имеет, с чем мне приходится мириться и что я потерял. Сейчас я понимаю: она всего лишь пыталась утешить меня. И несмотря на ее слишком уж оптимистичный взгляд на загнивание собственного сына, она была права. Мне следует научиться извлекать пользу из сложившихся обстоятельств.

Встав на ноги, обдумываю уроки, которые в течение нескольких последних месяцев Хелен пытается нам преподать, высказывания, которые она так любит писать на доске.

ПОЧЕМУ МЫ ЗДЕСЬ?

ОБРЕТИТЕ ЦЕЛЬ.

НИКОГДА НЕ СДАВАТЬСЯ.

И тут до меня доходит, что моих маршей протеста и петиции отнюдь недостаточно. Нужно разрушить границы своего существования. Бросить вызов обществу, поставившему на мне клеймо «не человек». В конце концов, что я потеряю, если стану отстаивать свои права? Если быть разлагающимся трупом без прав и будущего еще не худшее, что могло случиться со мной, вряд ли так уж далеко до самого дна.

В какой-то мере привыкнуть к оскорблениям может каждый, но приходит время, когда нужно постоять за себя. Как говорит Рей, если у тебя нет чего-то, в чем ты нуждаешься, пойди и достань.

Рано или поздно придется помогать себе самому.

На автобусной остановке возле нашего дома стоит обычная скамейка без навеса. Весьма приятное место в теплую солнечную погоду. А промозглым ноябрьским днем от ожидания автобуса удовольствия не больше, чем от использованного подгузника. Хотя мне ли жаловаться: если бы власти округа не заставляли пассажиров общественного транспорта мокнуть под дождем, у меня, по-видимому, не было бы никаких шансов.

Ни один из троих человек на остановке не замечает стоящего неподалеку зомби в плащ-накидке. Большинство живых — разудалые молодцы, когда гуляют в толпе своих собратьев или проносятся мимо в автомобилях. Встреча с зомби лицом к лицу вызывает у них нервную дрожь. Особенно неожиданная.

К примеру, на автобусной остановке.

Или в очереди за билетами в театр.

Или в мясной лавке.

Поглядываю из-под капюшона, радуюсь дождю и маскирующему карандашу с тональником, которые купила для меня мама. На ярком солнце, наложи я хоть тонну грима, мне ни за что не зайти незамеченным так далеко. И пусть я все еще подволакиваю левую ногу, сегодня моя походка не так подозрительна.

Я даже представить себе не мог, как спокоен я буду. Организм просто напоминает: такое положение чревато большими неприятностями. Разум или сознание — или как это называется? — распознает угрозу, но поскольку мозг больше не передает сигналы опасности в надпочечники, — которые один черт не работают, — то тело и не в курсе, что сейчас ему надлежит быть в состоянии боевой тревоги. Пока никто не остановил на мне изучающий взгляд, со мной все отлично.

В подошедший автобус 71-го маршрута, следующий в Монтерей с заездом в Уотсонвилль, гуськом входят живые. Вслед за ними я встаю на подножку и вваливаюсь в салон последним, не успев оскандалиться, — чрезвычайно приятное начало дня.

Хотя мои органы чувств работают не так, как раньше, когда нервные окончания еще функционировали, а между клетками передавались импульсы, я взволнован. Чувствую себя отважным первопроходцем, отправившимся в края, где не ступала нога зомби. Типа воскресшего капитана Кирка [11].

Интересно, Роза Паркс [12]испытывала те же чувства?

Расплатившись за проезд, я разворачиваюсь, и вид наполовину заполненного автобуса вводит меня в ступор.

Я в окружении живых.

Если я поплетусь в конец салона, то привлеку внимание. Автобус не успеет и от остановки отойти, как меня выкинут или отправят в приют для животных. А если займу место впереди, то мимо будут ходить другие пассажиры, да еще того и гляди кто-нибудь усядется рядом.

— Сэр, займите место, — просит водитель.

Возможно, из-за того, что народ в автобусе не сводит с меня глаз, или потому, что живой обратился ко мне без тени злости, а может, от мысли, что я оскверняю память Розы Паркс, ступор отпускает, и я падаю на первое свободное сиденье, за два ряда от водителя. Раз уж я смог притвориться живым, то прикинуться спящим — если кому-нибудь приспичит сесть рядом — точно труда не составит, и я подвигаюсь к окну.

Удобно расположившись в кресле в окружении ничего не подозревающих живых, улыбаюсь и жду, когда мы тронемся в путь. Однако автобус все стоит и стоит, и я замечаю, как водитель наблюдает за мной в зеркало, а затем чувствую на себе и другие взгляды. Они понимают, со мной что-то неладно, но не улавливают, в чем дело, ведь лежащий на поверхности ответ отпадает сам собой. Зомби сроду не попытается сесть в автобус. И все же они чувствуют что-то необычное, хотя разобраться в происходящем не могут.

Так я думаю про себя.

Водитель включает передачу, и дверь с шипением закрывается. Автобус, громко пукнув гидравликой, отчаливает от остановки, и я еду к Энни.

В последний раз я видел дочь месяца четыре назад. Порой мне даже трудно припомнить, как она выглядит, и мысль, что я снова встречусь с ней — увижу ее улыбку, услышу смех, — очень волнует. Скорее бы уже приехать!

При жизни я не пользовался общественным транспортом округа Санта-Крус и теперь понимаю почему.

Сиденья здесь не намного мягче, чем стулья в средневековой камере пыток, автобус останавливается через каждые две минуты, от многих пассажиров разит покрепче моего. По запаху меня здесь точно не вычислят.