Новая книга ужасов - Стивен Джонс Страница 33

Поворачивая в замке ключ, я внезапно услышал внутри звуки ударов.

Резко распахнув дверь, я прошел в гостиную и обнаружил, что там никого нет. Звуки исходили из моей спальни. Чувствуя, как в груди поднимается волна оцепенения, я на цыпочках прошел по коридору, старательно избегая скрипучих досок.

Я медленно встал на пороге. Саския в своей коляске оказалась на противоположном конце комнаты, спиной ко мне. Дверцы гардероба были широко раскрыты, и она смогла вытащить на пол один из тяжелых массивных ящиков. Каким-то образом почуяв, что я стою позади, она развернула кресло. На ее лице застыло выражение глубокой тревоги.

– Что ты сделал с остальными? – тихо спросила она дрожащим голосом.

Она вытащила из мешков несколько освежителей воздуха, и в комнате воняло лавандой.

– Тебе нельзя сюда заходить, – объяснил я так спокойно, как только мог. – Это моя личная комната.

Я вошел и закрыл за собой дверь. Саския подняла глаза на картинки, пришпиленные к стенам вокруг. Блеклая монохромность фотографий тысяч знаменитостей, казалось, вбирает свет.

– Саския, ты же умная девушка. Современная девушка. Но в тебе нет почтения к прошлому.

– Прошлому?

Она смахнула упавшие на глаза тонкие волосы, и я увидел, что Саския вот-вот разрыдается.

– Какое отношение прошлое имеет к этому? – она пнула пластиковый мешок и тот упал на бок, вывалив на ковер гниющие человеческие останки.

– Абсолютное, – ответил я, сделав шаг вперед. Я не нападал, мне просто нужно было добраться до шкафчика у кровати. – В прошлом все было на своем законном месте.

– Я знаю о твоем прошлом, Стэнли! – крикнула Саския и крутанула колеса коляски, прижавшись спиной к гардеробу и отвернувшись от вонючей массы. – Сестра Кларк мне все рассказала.

– Что рассказала? – искренне удивившись, я остановился. Сестра Кларк едва со мной разговаривала.

– Я знаю, что с тобой случилось. Вот почему я здесь.

Она расплакалась и вытерла нос тыльной стороной руки. Мешок осел, и из него что-то выпало, непристойно булькнув.

– Она говорит, у тебя было просто ужасное детство. Сексуальное насилие, жестокость. Каждый день ты жил в страхе. Прежде чем власти вмешались, отец тебя почти убил. Не понимаешь? Вот почему ты так одержим такими вещами, этой ерундой. Это как болезнь. Ты просто пытаешься снова привести все в порядок.

– Это чертово вранье! – закричал я. – Мое детство было идеальным. Ты придумываешь!

– Нет, – она потрясла головой, роняя сопли. – Тогда, в первую ночь на кухне, я видела знаки. Сигаретные ожоги на твоих руках. Порезы, такие глубокие, что шрамы никогда не зарастут. Я подумала, что знаю, что ты чувствовал. Что это похоже на меня. Постоянно отпихивают, всегда все выше тебя, постоянно боишься. Я не ожидала ничего подобного. О чем ты думал?

– Ты уверена, что не понимаешь? – я снова двинулся к шкафу. – Я такой человек, которого никто не замечает. Я невидим, пока на меня не укажут. Я живу в своем мире. Я даже не ординарный, я ниже этого.

Добравшись до шкафа, я медленно выдвинул ящик и начал на ощупь копаться внутри. Саския пыталась скрыть панику, пыталась найти выход.

– Но я не один, – объяснил я. – Таких как я много. Я вижу их просящими милостыню на улицах, выпрашивающими еду в пабах, колющимися в подворотнях. Для них детство – это шрам, который никогда не заживет, и все же они пытаются ковылять дальше. Я прекращаю это ковыляние, Саския. Мисс Крисхольм говорит, что я – ангел.

Мои пальцы обхватили рукоять ножа для разделки мяса, но его кончик застрял в дальней стенке ящика. Приложив усилие, я его высвободил и опускал руку, пока лезвие не прижалось к бедру. Услышав звук за спиной, я обернулся. Эта способная довести до белого каления девица с поразительной скоростью открыла дверь и выкатилась наружу. Я выбежал в гостиную и обнаружил ее кресло у полок с архивами. Саския, наполовину вывалившись из кресла, сжимала в пальцах пачку невосстановимых пленок семьдесят восьмого года с талантами из шоу Фланагана и Аллена.

– Оставь их! – заорал я. – Ты не понимаешь!

Она повернулась ко мне с выражением расчетливой злобы на лице и подняла записи над головой. Если я нападу на нее сейчас, она наверняка их уронит.

– Почему ты убил этих людей? – просто спросила она.

На миг я растерялся. Она заслуживала объяснения. Я провел по острию ножа большим пальцем левой руки и вздохнул, когда плоть медленно расступилась, открывая дорогу боли.

– Я хотел исправить их прошлое. Дать им то, что может утешить. Тони Хэнкока. Воскресные обеды. «Семейных любимцев» [24]. Улыбчивых полицейских. Нормана Уиздома. Дать им свободу воспоминаний.

Должно быть, я был небрежен, и Саския заметила нож. Кассеты выскользнули из ее пальцев на пол. Не думаю, что хоть одна разбилась, но Саския прокатилась вперед, и несколько кассет хрустнули под колесами.

– Я не могу вернуть тебе прошлое, Саския, – сказал я и направился к ней, размазывая по лезвию кровь из пульсирующего болью пальца. – Сожалею, потому что мне бы этого хотелось.

Она закричала, вываливая на себя с полок кассеты и катушки, раскидывая их по ветхому ковру. Потом ухватилась за металлическую раму всего шкафа, словно пытаясь оторвать его от стены. Я стоял и смотрел, завороженный ее ужасом.

Услышав знакомый стук тяжелых ботинок, торопливо поднимавшихся по лестнице, я повернул нож и резко вонзил его в свою грудь. Это было рефлекторное действие, словно я все время собирался так поступить. Как я и предполагал, боли не было. Те из нас, кто страдал так долго, больше не испытывали боли.

Дневник, запись № 10, 16 ноября

И вот я сижу на скамье с чистой гибкой повязкой на животе. Щетинятся камеры с микрофонами. Передо мной двадцать испытующих лиц, и уже начали задавать по-настоящему глубокие вопросы.

Глупая полисменша, которая, не проявив и капли воображения, допрашивала меня в начале срока заключения, невероятно напоминала Ширли Абикар, австралийскую цитристку, роскошно сыгравшую роль возлюбленной Нормана в модной комедии 1954 года «К лучшему» – хотя критик «Вечерних новостей» счел их совместные сентиментальные сцены неловкими.

Думаю, мне понравится новая роль. Газеты дерутся за мою историю. Они уже сравнивают меня с Нильсеном и Сатклиффом, хотя я бы предпочел сравнение с Кристи или Криппеном [25]. Забавно, что все помнят имена убийц, и никто – жертв.

Если они хотят знать, я скажу все – пока они позволяют заодно рассказывать о прочих моих любимых вещах.

Мое прошлое безопасно.