Страх - Роман Канушкин Страница 35

2

Авось проснулся на рассвете, стуча зубами от холода. До восхода солнца еще оставалось время, и сырость реки пронзила его до костей. Голову словно сжало обручем от бочки. Авось поморщился, изумленно оглядываясь по сторонам. Купцов не было. Лагерь снялся второпях, даже не затоптали костер, вон еще тлеют угли… Купцы явно бежали. Словно какой-то враг на них напал ночью. С другой стороны, враг бы Авося не пощадил…

– Не заплатили! – это было первое, что проговорил Авось, с трудом разлепив сухие губы. – Сбежали!

Юноша поежился. Потом вздрогнул, словно о чем-то вспомнив, и быстро ощупал предплечье. Браслет был на месте. Успокаиваясь, Авось встряхнул головой – все это были какие-то странные сны. Ничего у него не похищали, и… Все проще – купцы просто решили на нем поберечь свои денежки. Да, честно говоря, Авось уже почти и не помнил этих ночных кошмаров.

Юноша нашел в траве забытый в спешке тонкий плащ, что спасал от хазарской жары, – знатная вещица, из дорогих расшитых тканей. Плащ-то был Карифы, но теперь Авось в качестве трофея оставит накидку себе. Тем более что до восхода солнца в нее можно закутаться, укрываясь от веющей от реки сырости. А до Итиля остался всего дневной переход. Авось ничего просто так не спустит, он получит с купцов свои денежки.

– Ну, Карифа, ты об этом пожалеешь, – решительно проговорил юноша и двинулся вниз по течению реки.

* * *

Голубь покинул остров, пересек реку и уже совсем скоро оказался в своей голубятне в тесной торговой части города. Там весточку приняли, и вот уже другая птица полетела сквозь ночь, пересекая гораздо большие пространства. И еще одна птица была выпущена из окраинной голубятни. Любой бы предположил, что здесь живет всякий опасный сброд. Хотя каждая из выпущенных птиц стоила целое состояние. И совсем скоро оба адресата получат свои весточки.

3

В тех местах, где река Танаис впадает в Греческое море, на пересечении древних дорог, оставленных когда-то сарматами, в пространстве плоских каменных мегалитов находилось нечто гораздо более древнее, чем сарматы. Боевые галеры эллинов, которые заносило сюда еще со времен Троянских войн, спешили поскорее покинуть эти места. Те из греческих моряков, которым, подобно Улиссу, удалось вернуться домой, привозили с собой странные и порой жутковатые легенды. Нет, речь шла не о кровожадных лестригонах: великаны-людоеды, по слухам, обитали когда-то западнее, на изрезанных скалистых берегах благословенной Каффы. Сообщения же из этих мест были намного более загадочными и намного более темными. Намекали на то, что здесь, возможно, была обитель Морфеуса, стирающего грани между мирами, между сном и явью, да так, что отличить одно от другого становилось невозможным. Намекали о многих заблудившихся в этих лабиринтах, о многих даже не догадывающихся, что с ними произошло. И хотя история хитроумного царя Итаки, известная почти любому жителю просвещенного Константинополиса, ничего не говорила степнякам и кочевникам, те также предпочитали обходить стороной этот перекресток древних дорог. И уж конечно никому из странников не пришло бы в голову остановиться здесь на ночь.

И именно здесь, посреди плоских каменных мегалитов, встал полевым лагерем двор хазарской принцессы Атех.

* * *

Шесть чашечек с разными сортами соли стояли в остриях начертанной на земле звезды, в центре которой лежала принцесса Атех. Никто не посмел последовать сюда за ней, даже жрецы-толкователи снов придут позже, и у каждого на лице, как в изысканном кушанье, смешаются страх и благоговейный трепет. Они придут, когда – и если – принцессе удастся, пусть и на короткое время, установить здесь древний закон хазар. Когда и если. Уже очень многих кандидаток, предварительно выбрав их из еще большего числа подходящих девушек-девственниц, жрецы присылали сюда, и почти всех их ждала неминуемая смерть. Страшная, долгая и мучительная. Так продолжалось от начала первых хазар. И только те девушки, что в редчайших случаях возвращались, становились великими жрицами. Они возвращались измененными, жизнь и смерть больше не властвовали над ними, как над обычными людьми, и секта ловцов снов обретала своего нового верховного толкователя. Перед ними склоняли свои головы жрецы, потому что теперь они были равными самому кагану. Да только жрецы, хранившие древний закон, знали, что эти удивительные девушки были больше чем каган. Гораздо больше. И что бы там ни считали мудрые шады, бесстрашные военачальники, повелевающие всадниками, и хитроумные вельможи, живое божество – каган – был всего лишь частью древнего закона, а вернувшиеся из каменных мегалитов живыми становились Матерью и Невестой всех хазар. Воплощением извечно пребывающей, священной сущности, что, оставаясь неизменной лишь как костюм, раз за разом меняет свою личину.

Поначалу в удачный исход миссии принцессы Атех верил мало кто из священнослужителей. Уж слишком она была не похожа на своих предшественниц. Нет, красотой она затмевала всех их, но все же на ее теле, лице и волосах совсем не читалась заключенная в ней тайна. К тому же ее мать, принцесса Корум, была главой секты ловцов снов, а еще ни разу прежде священная сущность не передавалась от одной женщины к другой по наследству. Но принцесса вернулась отсюда живой, и жрецы посыпали свои ступни священной солью и склонили перед ней головы.

Принцесса Атех чуть скосила взгляд – огоньки в каждой чашечке с солью все еще горели ровно. Когда-то чашечек было семь, по числу сортов соли, но одну из них уже забрал себе в уплату обитающий здесь демон. Это была соль смерти.

Вряд ли теперь принцессе было страшно. Она уже во второй раз лежала внутри звезды, начертанной посреди каменных мегалитов, и больше ей не было нужды прибегать к каким-либо хитроумным уловкам. У ее матери, принцессы Корум, хозяин этого места в свое время сразу же затребовал соль любви. Это было очень опасно. Хоть демон и не обладал видимым в этом мире телом, – лишь переливы воздуха порой обозначали его присутствие, – он не был бесплотен. Для юных девственниц, на которых набрасывался вечно голодный, полный похоти и ненависти демон, это почти всегда означало гибель. И чем сильнее сопротивлялись несчастные, тем больше распалялось живущее здесь существо.

– Наверное, его можно было остановить, – говорила дочери принцесса Корум. – Для этого надо бросить в него другой сорт соли. Но если демона охватывало яростное бешенство, уже ничто не помогало, он останавливался, лишь когда все было кончено.

– Это я увидела в его памяти, когда он овладел мною, – говорила мать принцессы Атех. – Недоумение, когда он, словно очнувшись, обнаруживал себя над распластанными телами тех девушек, которых убили до меня на этом самом месте его смертельные любовные прикосновения. Не сожаление, а лишь замешательство. И вечный вздох разочарования, с которым он отсюда уходил. Длинный, как усталое время, вздох разочарования за голод, который невозможно утолить. За глупую тишину, пришедшую на смену так и не познанной тайне вновь оборванной жизни. За неутоленную зависть к живым.

– Но я увидела в его памяти больше, – говорила дочери принцесса Корум, – и смогла победить демона. Точнее – прогнать его, позволить измениться. Вот для чего и ты пойдешь туда – победить или умереть.