Мушка - Люциус Шепард Страница 36

Дверь позади него открылась, и женский голос, голос Марины, сказал:

– Билли? Это ты звонил в дверь? Я спала и решила, что мне послышалось.

Но все неправда, все не так, как должно быть… Теперь он знал, что невнятные, расплывчатые силуэты, нарисованные неведомым художником в окне лачуги, на самом деле изображали его самого и Пинеро, сидящих рядом с опущенными на стол головами, разлагающихся в своих воспоминаниях о прошлой жизни, наедине со своими кровавыми ранами, кошмарами и жуками.

– Билли? Ты так и собираешься молчать? – Пауза. – Может, ты позволишь мне все объяснить? Я не знаю, хочешь ты меня выслушать, но я могу все объяснить.

Еще один семиногий жук выполз у него из-под штанины и устроился на носке ботинка. Демпси даже не потрудился его стряхнуть. Он не знал, сможет ли он стряхнуть его. А что если он вообще уже не в силах двигаться… даже в кошмарном сне?

– Билли! Пожалуйста, скажи что-нибудь!

Вероятно, он может пошевелиться, подумал Демпси; он точно знал, что может, по крайней мере, повернуть голову.

– Я не могу выйти! Я не одета!

Второй жук сполз с ботинка и стал торопливо карабкаться на верхнюю ступеньку, похожий на одну из крохотных теней черного солнца, которые он недавно видел скользящими по стенам зданий; и Демпси подумал, что, наверное, все здания являлись всего лишь такими вот ступеньками, ведущими вверх одна за другой; и задался вопросом, а было ли вообще черное солнце, не являлось ли оно всего лишь символом смерти, а если оно существовало в действительности и если сражение с Олукуном произошло в действительности… возможно, вуду реально. «Простите меня, – беззвучно проговорил он, обращаясь ко всему миру, ко всем пристально смотревшим на него людям. – Я не хотел этого, я не плохой парень, меня обманули, и если вы позволите мне все объяснить, вы меня поймете и, возможно, сумеете помочь мне… Пожалуйста! Простите меня!»

– Ну ладно! Можешь молчать! Прекрасно! Но я все-таки намерена объяснить, что произошло!

Звенящие нотки в голосе Марины, плачущие интонации – все верно, именно таким тоном она и должна говорить, если по-настоящему тревожится о чувствах Демпси, боится потерять его. И он почувствовал надежду, слабую надежду при мысли, что она не принимала участия в заговоре, что ситуация была не такой, как казалась, что жуки – порождение галлюцинации, дурного сна, наркотика…

– Ты что, даже не посмотришь на меня?

… Но каковы шансы на такой исход? Он должен обернуться и посмотреть на нее. Он должен все выяснить. Ничего страшного не произойдет. Никаких бездонных черных провалов, никаких уродов. Он просто повернет голову и увидит Марину. Красивую. Полуголую, в трусиках и футболке. С озабоченным лицом. И он поднимется на ноги и скажет несколько слов, и она поймет, что он готов все простить и принять все объяснения. Вот и все, а потом они пойдут наверх, и будут много говорить, и займутся любовью, и начнут все сначала, и прошлое покажется всего лишь порождениями страха.

– Ты притащился сюда, чтобы торчать на ступеньках немым укором? Великолепно… просто великолепно. Возможно, я поступала нехорошо. Возможно, я была не вполне искренна с тобой, но у меня не было выбора. Клянусь! – Голос у нее пресекся. – Что бы я ни сделала, я не заслуживаю такого отношения!

Я не заслуживаю такого отношения, сказал Демпси всем, кто мог слышать его, и начал снова оправдываться: я не хотел, Пинеро обманул меня, меня застали врасплох, я плохо соображал, – но потом он вспомнил, что именно чувствовал у квартиры Лары – вспомнил, чтобы он не испытал ни тени сомнения перед тем, как открыть огонь по фигуре, угрожающе размахивавшей непонятным предметом, взвинченный адреналином в крови, сознанием опасности и почерпнутыми у Пинеро понятиями о справедливости; он являлся соучастником преступления, по уши влипнув в эту гнусную историю, хотя всего за несколько секунд до убийства не имел к нему никакого отношения. Достаточно ли этого, чтобы принять вину и наказание? Казалось, недостаточно. Это была ошибка, чистый рефлекс, не дающий оснований для обвинения в умышленном преступлении. С точки зрения здравого смысла Демпси был невиновен. Он искренне сожалел о случившемся, раскаивался, в отличие от Пинеро. Он был маленьким провинившимся мальчиком, заслуживающим снисхождения. Нет… минутку, минутку! Демпси подавил панику, поднявшуюся в душе. К черту все. Это дурной сон. Или бредовые психопатические видения. Вроде фильма о гениальном шизофренике, который живет в причудливом мире собственных фантазий. В конечном счете он не может вырваться из этого мира, но вынужден жить, не веря в свой бред. Именно так и следовало поступить Демпси. Он должен стать лицом к лицу с окружающей действительностью и послать ее в задницу. Это первый шаг. Самый трудный шаг. Он напряг все свои силы, чтобы повернуться, задышал глубоко и часто. Он не мог пошевелиться. Люди на улице смеялись, показывали на него пальцами. Что за чертовщина такая тут творится? Словно мысль могла рассыпаться эхом, последняя фраза несколько раз отдалась у него в голове: что за чертовщина такая тут творится, что за чертовщина такая тут творится, что за чертовщина такая тут творится? Повернись, приказал он себе. Повернись быстро и сию же секунду. Пожалуйста, добавил он, прося обо всем сразу, обращаясь к зияющей в сознании пустоте, сквозь которую вылетал в бездонное небо дым мольбы.

– Ты хочешь, чтобы я пошла на крайние меры? – Марина снова взяла решительный тон, в котором звучала игривая нотка, не вполне заглушавшая общую интонацию тревоги и беспокойства, словно она храбрилась, исполненная решимости вновь завоевать сердце Демпси. – Ты хочешь, чтобы вся улица таращилась на меня, голую? – спросила она, и в голосе у нее послышалась угроза. – Ты хочешь, чтобы я спустилась и взяла тебя за шиворот?