Канун Дня Всех Святых - Чарльз Уильямс Страница 38

Три женщины внимательно слушали его, но в комнате не раздавалось ни звука. Непроизносимый заговор управлял его губами, рот подчинялся формуле. Леди Уоллингфорд повернула голову и прислонилась к двери. Свет надо лбом Бетти разросся и поднялся вверх, в тусклом полумраке комнаты подрагивал маленький световой столб. Лестер видела его. Теперь она уже не рвалась действовать. Вместо этого родилось пока еще неотчетливое желание предоставить себя в полное распоряжение Бетти, но уже через минуту оно захватило Лестер целиком. Тогда-то она и поняла, что Клерк обращается к ней.

Разумеется, сам он так не думал. Все его внимание по-прежнему оставалось сосредоточенным на дочери. Он смотрел только на нее и говорил только с ней. Он тоже видел мертвеющее лицо и подернутые пленкой глаза. Но от него укрылась перемена, без труда подмеченная Лестер.

Бетти смежила веки, лицо ее расслабилось. Она спала, спала сладко и умиротворенно. Лестер почувствовала, что зловещий заговор предназначается уже не Бетти, а ей.

Впрочем, это знание пришло к ней лишь на миг, а потом его смыла волна яростной, терзающей боли; ей показалось, что она даже вскрикнула. Скоро мука начала ослабевать, но все равно оставалась столь сильной, словно от этой боли вернулись чувства ее физического тела. Она еще не привыкла переносить всю гамму ощущений боли или радости, доступных бестелесному состоянию. Они и в самом деле похожи на земные ощущения, только стократ усиленные свойственной миру Города полной идентичностью души и тела. Она перестала воспринимать и Клерка, и Бетти, и комнату, но слышала, как невнятные звуки сливаются в грязную лужу у ее ног. Заговор быстро становился глубже, он уже заливал ее колени, коснулся груди… и схлынул. Сразу придя в себя, Лестер взглянула вниз и увидела болотце синевато-зеленого мертвенного света, подбирающееся к ее лодыжкам. Она сразу поняла, в чем дело. До сих пор она была еще не вполне мертва, как и тогда, когда пыталась и не смогла ответить голосу на вершине холма. До этого она пребывала лишь в преддверии смерти; то, что надвигалось теперь, было настоящим концом. Лучше уж пустой Город, чем такое. Но ведь она ушла из Города, вышла за его пределы, и нашла вот эту мерзкую лужу, медленно ползущую вверх по ее новому телу, растворяя и меняя его частицу за частицей. С тоской подумала она о просторных, пустынных улицах. Отчаянно сопротивляясь распаду, она готова была ухватиться даже за эту тоску.

А обращенный Тетраграмматон продолжал звучать. Он нарастал не равномерно, а волнами, на приглушенных тонах. Он уже достиг коленей Лестер. Она уже не чувствовала одежды, до той поры облекавшей ее тело, поглядев вниз, она увидела в этом колышущемся сине-зеленом студне только свою новую, беззащитную плоть. Со всех сторон струился в нее поток заговора.

Еще одно ощущение привлекло ее внимание. Если раньше она стояла свободно, то теперь опиралась на какую-то раму, которая поддерживала ее от поясницы до головы. Казалось, ее руки, раскинутые в стороны, тоже прижимаются к какому-то основанию, словно притянутые к деревянному брусу. Она сражалась с провалами беспамятства. То ей казалось, что она почти лежит на своей опоре, словно на постели, только рама немного наклонена вперед. Она держалась, или ее поддерживали, полустоя, полулежа. Если опора не выдержит и рухнет, а это может случиться в любой момент, то она упадет в мелкий, назойливый речитатив, звучащий в ушах и видимый уже у самых бедер. Тогда он развоплотит, разрушит ее. Она всем телом прижалась к этой единственной оставшейся ей опоре. Этим путем проходили куда более великие, чем она — святые, мученики, праведники, но проходили с радостью, зная, что это — первое движение, первый шаг к новой жизни в Городе, где они начнут строить так, как мечталось им в земной юдоли, новые, настоящие дома и улицы. Но сознание Лестер, моральные принципы, по которым она жила на земле, совсем не готовили ее к подобному открытию, она даже не догадывалась о том, что происходит. Только благодаря целостности натуры она смогла ухватиться за эту другую целостность, к которой прижималась теперь ее спина. Только она теперь поддерживала ее. Бледная, растворяющая пустота, захватив почти все ноги Лестер, замедлила движение, но не остановилась. Ниже ее верхней границы Лестер уже не чувствовала ничего, выше она держалась на невидимой раме. И все же что-то препятствовало движению второй смерти. Хорошо, если это — опора, хуже — если сама Лестер. В этом случае полное небытие скоро поглотит ее всю.

Она закрыла глаза, точнее сказать, перестала видеть.

Когда обращенный Тетраграмматон уже подбирался к ее лону, Бетти внезапно шевельнулась в постели, тяжело и резко, и заговорила во сне. Клерк припал на колено, чтобы сократить расстояние и тем усилить действие заговора. Он считал, что она уже подчинилась заклятию; неожиданное движение заставило его вздрогнуть и откинуть голову. Он готовился к любым переменам в Бетти, но ждал только одной, вполне конкретной, и совсем не ожидал обычного человеческого движения. От неожиданности он прослушал слово, которое произнесла спящая девушка. Наверное, на его месте кто угодно прослушал бы его. Но он-то не кто угодно. На короткий миг, меньше чем на секунду, ритм вибраций сбился. На столь же короткий миг в глазах мастера магии мелькнула неуверенность. Впрочем, он тут же вернул самообладание, восстановил контроль над голосом и зрением. То, что предстало его глазам, едва снова не выбило его из равновесия.

Древние книги, глухие предания, опыт мага, немало поработавшего с мертвыми телами, подготовили его и настроили на вполне определенный результат. Повторив заговор трижды, он приблизился к центру звука, единого и многоголосого, и ожидал при последнем, самом великом и эффектном повторе увидеть перед собой въяве двойной образ: совершенно мертвое тело и совершенно свободную душу. Они должны были находиться в одном месте, но отчетливо разделенные, а с последним повтором перевернутого Имени должны были разделиться еще сильнее, но так, чтобы и душа и тело остались в его распоряжении, в полном и безоговорочном подчинении его воле. Надлежало разделить их, не нарушив единства, чтобы одна ушла, а другое — осталось, не нарушив в момент разделения духовной связи между ними и тем самым закрепив ее навечно. Он экспериментировал с мертвыми, но только с недавно скончавшимися, и иногда у него что-то получалось, хотя и ненадолго. В этот раз все должно было быть иначе. Он ожидал увидеть двойной образ, и он его узрел: Бетти и кого-то еще. Но, вот беда, этого другого он никогда прежде не видел.

Будь это одно из тех случайных созданий, вроде того, в прихожей, оно не застало бы его врасплох, как и любой другой странный обитатель бестелесного мира. Он знал, что если позволит себе удивление, то оно может стать роковым для него, потому что в момент наивысшего напряжения маг оказывается незащищенным, открытым для любой атаки. Храбрости ему было не занимать; его не испугал бы любой образ, высокий или низкий, херувим или могучий демон. По крайней мере, он думал так, и, наверное, был прав. Но не было ни херувима, ни демона. Он видел двух спящих девушек попеременно, они просвечивали одна через другую. И они были совершенно разными. Мало того, когда он попытался разделить их, подвергнуть это потрясающее соединение анализу и подчинить своей воле, то понял, что именно спящая незнакомка лежит тихо, в полном изнеможении и с закрытыми глазами, а Бетти спит самым здоровым сном за всю свою жизнь — свежая, умиротворенная, с улыбкой на губах. Она заговорила так невнятно и неожиданно, что он не уловил слов, и вот теперь, когда он почти собрал всю свою волю в единый кулак, готовясь произнести перевернутое Имя, в самом средоточии великого слова возник другой звук.