Проклятие рукописи - Сергей Пономаренко Страница 39

Ему вспомнился бунт римлян, всего три года назад, под предводительством патриция Креценция. Тогда они даже избрали собственного Папу, Иоанна XVI, не желая признавать Папой Григория V. Соблазнили столь высокой должностью императорского посла в Византии, добрейшего Иоанна Филагата. Мятеж был подавлен без особой жестокости — были казнены Креценций и двенадцать самых рьяных его приверженцев. Что касается заблудшего Иоанна Филагата, своего бывшего учителя, он не успел вмешаться, и захватившие его воины отрезали Филагату нос, уши, язык, выкололи глаза и предали позору: посадили на осла задом наперед, заставили держаться за хвост и так возили по городу. В то время положение империи было очень тяжелым — через восточные границы вторглись полчища венедов, полабских славян. Язычники огнем и мечом прошли по восточным территориям империи, разоряя города, сжигая церкви. Ему пришлось выступить с войском против них, а уж затем идти на Рим, встретивший его открытыми воротами. Лишь кучка бунтовщиков, понимавших, что пощады им не будет, отчаянно защищалась в замке-крепости Святого Ангела.

Во время же нынешнего бунта он оказался в Риме, отрезанным от войск, и только благодаря тому, что спешно подошли отряды кузена, герцога Генриха, и верного Гуто Тосканского, пообещавшие мятежникам утопить Рим в крови, если те не дадут возможности покинуть город императору, ему удалось спастись. Теперь он свободен и сможет собрать силы для борьбы с мятежниками — вскоре подойдут войска из родной Саксонии, из Баварии. Пройдет немного времени, и римляне, оценив мощь императора, одумаются, отвернутся от вожаков восставших, и он их без труда, как и в прошлый раз, одолеет и овладеет Римом. Пока же мятеж ширится, охватывая все новые города Италии.

Григорий Тускуланский вряд ли сам решился бы на такой шаг — за ним чувствовалась рука бывшего маркграфа Ивреи Ардуина — давнего врага императора, претендента на итальянскую корону. На недавнем соборе по инициативе императора Ардуина лишили всех владений и отправили в ссылку. Два раза уходил Ардуин от карающего меча, но теперь император не проявит жалости, когда тот окажется в его руках. Жаль лишь потерянного времени — вместо того чтобы обустраивать столицу империи, ему приходится бороться с ее жителями.

— Nostra urbis regia [29], — пробормотал император, последний раз оглянувшись на городские стены, все уменьшавшиеся с расстоянием.

«Все равно этот город будет столицей всемирной империи, которую я создам, как это сделал мой предок Карл Великий. На этом — клянусь!» На ходу он достал золотой нательный крест и поцеловал его. Это был непростой крест — его носил сам император Карл Великий. Год назад по его указанию в дворцовой капелле Святой Марии, расположенной в Аахене, разыскали и вскрыли саркофаг великого предка, из которого он взял клочок одеяния и этот крест как залог успеха задуманного. А мысли его устремлялись на восток, где простирались бескрайние богатые земли славян-язычников, в планах было и покорение юга Италии, находящегося под властью сарацин и влиянием Византии.

В лагере германских войск герцога Генриха Баварского императора ожидали еще более неутешительные известия — кузен рассказал о ширящемся недовольстве политикой императора среди саксонской знати, также готовой подняться на мятеж, как только определятся с кандидатурой нового императора. Предлагали трон и герцогу Генриху, на что тот ответил категорическим отказом. Саксонская знать недовольна пышными церемониями, перенятыми императором у византийского двора, тогда как скромность и простота была присуща дворам его деда Оттона Великого и отца Оттона Рыжего. Недовольство вызвали и дарованная князю Иштвану корона Венгрии, и милости, оказанные князю Польши Болеславу Храброму, также ожидающему в скором времени королевскую корону. Но больше всего нареканий было на политику в отношении Рима, незаслуженно возвеличенного и осыпаемого милостями в отличие от родного города императора Аахена. Поэтому вряд ли стоило ожидать подкреплений из Саксонии. К удивлению герцога, двадцатидвухлетний император воспринял эти новости весьма спокойно.

— У нас недостаточно войск для взятия мечом Рима, но достаточно, чтобы подавить мятеж в ближайших городах. Начнем с Беневента. Любой наш успех — это поражение врага. Возьмем город — другие испугаются и прибегут голышом, в одних фартуках, прося милости, как это было в Тиволи, — жестко произнес император, изучающе глядя на кузена.

Искренен ли тот, заявляя о нежелании обладать императорской короной? Слова словами, а у кузена был шанс от него избавиться, и для этого тому ничего не надо было делать, только ожидать, когда восставшие возьмут штурмом императорский дворец в Риме. А Генрих, наоборот, приложил все силы для спасения императора. На прощание Оттон сердечно обнял и еще раз поблагодарил Генриха.

После Генриха Баварского императора посетил Папа Сильвестр II — еще крепкий пятидесятилетний мужчина с продолговатой бородкой и пронзительным взглядом серых глаз. Он отмахнулся от обращения «святой отец».

— Когда мы вдвоем, называй меня по-прежнему — Гербертом, как в те времена, когда я был твоим учителем, — сказал Папа. — Так нам проще будет общаться и найти правильное решение в создавшейся ситуации.

— Как тебе удалось невредимым покинуть Рим? — спросил император, подозрительно всматриваясь в сидящего перед ним мужчину. Это был второй Папа, всецело обязанный императору своим избранием. Предыдущий, Григорий V, несмотря на то что был кровным родственником Оттона и практически его ровесником — ему было всего двадцать шесть лет, — то и дело проявлял своеволие и ставил интересы Церкви выше императорских. А ему для исполнения задуманного было так важно, чтобы светская и духовная власть имели общие цели при доминировании власти императорской. — Ведь ты, первый Папа-француз, для римлян еще более ненавистная фигура, чем я.

— Добрые люди меня своевременно предупредили, и я послал гонца, но он, видимо, так и не попал к тебе, — пояснил Папа. — Герцог Генрих просил меня, чтобы я уговорил тебя оставить утопические планы в отношении Рима и повернуться лицом к реальности. Утратить Рим — это не значит утратить империю, а лишиться поддержки германской знати — это значит потерять все. По его мнению, Рим надо удерживать лишь силой меча, как поступали твой дед и отец.

— Что ты ответил ему?

— Как видишь, я пришел поговорить с тобой.

— Ты будешь меня уговаривать?

— Ни в коем случае не сходи с того пути, по которому идешь! Ты уже прошел большую его часть, так что не стоит возвращаться. Слепцы не замечают, что ты своими дружественными шагами в отношении Венгрии и Польши сделал больше для укрепления границ и целостности империи, чем твои предки, используя меч, — твердо произнес Папа.

Император с удивлением посмотрел на него.

— Выходит, ты одобряешь мои действия?

— Не все, но в основном ты прав. Сейчас сложилось очень тяжелое положение, и ты должен принять любую помощь. — На слове «любую» Папа сделал ударение.

— Что ты имеешь в виду? Мне достаточно, чтобы ты и духовенство возносили молитвы Богу, прося, чтобы мне сопутствовали удача и победа.