Сошествие во ад - Чарльз Уильямс Страница 39

Небо над Паулиной покраснело отсветами огня или рассвета. Она все еще слышала запах горящей плоти, но вскоре исчез и он. Благодать окутала ее плотным непроницаемым покровом. В глубине разбитого и кающегося сердца родился глубокий вздох. На миг все ее существо полыхнуло великолепием, и все кончилось. Она стояла одна. В воздухе занимался рассвет; ессе omnia nova facio.

Некоторое время спустя, уже подходя к дому, она заметила Стенхоупа и подождала его перед своей калиткой. Он подошел и с улыбкой сказал:

— Проснитесь, лютни и арфы. Извините, я привык рано вставать.

Она протянула руку.

— Я вам обязана, — сказала она. — Навсегда.

Он внимательно взглянул на нее.

— Ну что, встретились?

— Да, — просто ответила она. — Я не смогу вам сейчас всего рассказать, но это случилось.

Он долго молча разглядывал ее, потом медленно и торжественно произнес:

— «Восстань, светись, ибо пришел свет твой, и слава Господня взошла над тобою». [36]— Затем добавил уже обыденным тоном: — У вас должно хорошо получаться, вы сможете красиво отдавать и красиво принимать. Ну, я тоже постараюсь. Господь с вами, Периэль.

— Ну, еще бы, у вас вон какое преимущество! — ответила она, отпуская его руку.

Он покачал головой.

— Нет, бежим-то мы одинаково, но препятствия у нас разные. И фарисей может спастись, если не будет цепляться за свою Гоморру.

Слово «Гоморра» окатило ее холодом. Она вспомнила вопрос из своего видения: «А те, кто не имеет?» Стенхоуп словно услышал его и ответил:

— Слава Господня падет на города равнины, Содом и другой. О Содоме мы многое знаем, но об этом другом, наверное, еще больше. Мужчины могут быть влюблены в мужчин, а женщины в женщин, могут говорить что-то, суетиться… Но знаете ли вы, как спокойны улицы Гоморры? Там водоемы вечно отражают лица тех, кто ходит со своими собственными призраками, но у призраков нет отражений. В Гоморре все всем довольны, Периэль, им не знакомы трудности. Там не бывает перемен, по крайней мере, до огненного дождя Славы Господней в конце. Они моногамны, у них нет детей — в их существование не вторгаются ни херувимы, ни младенцы, крикливые и утомительные, как у нас здесь, там нет рождения, а есть только вторая смерть. Они сосредоточены только на себе, и Творение, милость Господня, им незнакомо. Но мы почти не вспоминаем о Гоморре, уж не знаю, хорошо это или плохо.

— Но где о ней вспоминать? — воскликнула она.

— Где же, как не здесь? Когда все кончается, остаются только Сион [37]и Гоморра, — ответил он. — Но не думайте об этом сейчас, лучше идите, поспите, если сможете, а то будете нервничать днем.

— Ни за что, — сказала она. — Не буду.

— Всякое бывает, — ответил он. — Все же вам лучше поспать. Суббота и все такое… Будьте агнцем и поспите.

Она кивнула, послушно вошла в калитку и, задержавшись, спросила:

— Я вас скоро увижу?

— Да, мне придется выйти в конце, — сказал он. — Если Господь Сам не надумает явиться. До тех пор, Периэль — ступайте с Богом!

День миссис Парри начался с рассветом. Впереди ее ждали великие дела. «Режиссер и постановщик», как именовали ее журналисты, старалась не вспоминать каждую минуту о газетах, где фотокорреспондент запечатлел ее рука об руку со Стенхоупом. К завтраку пришла короткая сухая записка от Уэнтворта. Историк извещал, что подхватил простуду и не появится на премьере.

Несмотря на лаконичный стиль, сочинение отняло у Лоуренса Уэнтворта много сил. Но желание во что бы то ни стало оберечь свое одиночество заставило его с утра пораньше разделаться с этой работой и вернуться в кабинет с наглухо закрытыми шторами. Здесь ему было легче бороться с простудой.

«Хм, это же надо ухитриться подцепить простуду в такую погоду, — подумала миссис Парри, наблюдая в окно за игрой солнечных зайчиков на траве. — Между прочим, мог бы вернуть билет и хотя бы пожелать удачи». Она едва ли догадывалась, что удачи-то как раз Уэнтворт не стал бы желать никому даже под пыткой.

Она отправила в оргкомитет записку с сообщением, что одно место освободилось. Если больше никто не откажется, если никто из актеров не угодит под машину, не провалится в тартарары или еще каким-нибудь экзотическим способом не выйдет из строя, ну, значит, повезло. Днем раньше, после репетиции, миссис Парри разговаривала с Паулиной. До нее дошли слухи, что миссис Анструзер совсем плоха, и «режиссеру-постановщику» надо было точно знать, не повлияет ли это на премьерный прогон. Все-таки Периэль — одна из центральных фигур, не хотелось бы рисковать спектаклем из-за здоровья престарелой бабушки. Однако тревоги оказались напрасны. Паулина продемонстрировала редкую разумность и заверила миссис Парри, что будет играть в любом случае, дескать, они с бабушкой специально говорили на эту тему и все решили. Миссис Парри не очень-то доверяла господней пунктуальности, но ответом удовлетворилась и ничего менять не стала. Если случится такое несчастье… лучше бы уж тогда оно случилось со Стенхоупом, вот им-то сейчас пожертвовать совершенно не жалко. Миссис Парри с готовностью принесла бы автора в жертву на любой алтарь, окажись у нее хоть какой-нибудь, лишь бы обеспечить присутствие остальных и успех пьесы. Именно эта черта и восхищала в ней Стенхоупа. Естественно, она хотела громкого успеха, но процесс его достижения прельщал ее даже больше, чем результат. Она предпочла бы дать совершенное представление перед пустым залом, чем далекое от совершенства — перед полным.

Пока, вроде бы, все шло нормально. Даже фотограф не подвел. Сам же Стенхоуп об этом и позаботился. Он устроил так, что ее сфотографировали в разгар постановочного процесса, они со Стенхоупом живо обсуждают что-то на фоне сцены с декорациями. Подпись оказалась тоже вполне на уровне: «Мистер Стенхоуп обсуждает с постановщиком (миссис Кэтрин Парри) эпизод своей пьесы». Миссис Парри тогда же напомнила Стенхоупу его обещание сказать несколько слов после спектакля, «о-о, так, совершенно неформально». Он заверил ее, что готов: «высказаться совершенно неформально. Чтобы высказаться формально, — добавил он, — понадобился бы как минимум архангел с трубой».

— Вы сами просто ангел, мистер Стенхоуп, — сказала она, тронутая его вежливостью, но он только улыбнулся и покачал головой.

Перед началом спектакля газетчики опять снимали их, главных исполнителей и Хор. Стенхоуп руководил съемкой, а потом подошел к Паулине.

— Миссис Парри — просто молодец! — искренне сказал он. — Посмотрите, все спокойны, все на своих местах! Обычно премьерам свойственна куда более суматошная обстановка.

— Да, наверное, — задумчиво ответила Паулина, — но я думаю, дело не только в ней. Питер, разве вы не чувствуете, как вообще спокойно вокруг?