Мифы Ктулху. Порча и другие повести - Брайан Ламли Страница 4

Рукописный вариант книги Спеллман сумел понять лишь отчасти. В этом странном тексте было слишком много нестыковок, – непривычных синтаксических конструкций и тому подобных вещей, – отчего написанное казалось неуклюжим переводом с какого-то иностранного языка (возможно, немецкого), причем сделанным человеком не слишком сведущим, скорее всего самим Ларнером. С другой стороны, Ларнер мог просто скопировать чужой перевод. Нельзя было исключать и ту вероятность, что странный труд вышел из-под его собственного пера. Впрочем, кое-что говорило не в пользу этого. На разрозненных листках в подробностях описывались зловещие ритуалы – жуткие магические церемонии, связанные с жертвоприношениями людей и животных. Даже если переводчик и допустил ряд ошибок, того, что поддавалось прочтению, было достаточно, чтобы Мартин пришел к выводу: чтение этого сомнительного опуса явно не довело Ларнера до добра. Будучи человеком трезвомыслящим, Мартин не видел особой необходимости подробно вникать в смысл трех сотен рукописных страниц и потому приступил к изучению газетных вырезок.

Вырезки оправдали его ожидания – воистину бесценная находка, которая пригодится ему в работе над будущей книгой! Чего только не было в этой папке! Вырезки из самых разных газет, издающихся в самых разных уголках мира – в Лондоне, Эдинбурге и Дублине; в Америке, Гаити и Африке; во Франции, Индии и на Мальте. Да, на бескрайних просторах Земли – от кипрских гор Трудос до австралийских пустынь и Тевтобургского леса в Западной Германии. Во всех вырезках фигурировали поступки людей, – как отдельных индивидов, так и групп, – предположительно находившихся под воздействием инопланетных или «потусторонних» сил!

Заметки охватывали период с начала февраля 1925 года до середины 1926 года и содержали подробные отчеты о проявлениях массовой истерии, агрессивных психозов и эксцентричных выходок. По мере знакомства с этими вырезками Спеллман проницательно улавливал связь между, казалось бы, совершенно самостоятельными историями. Две колонки из «Ньюс оф зе уорлд» были посвящены человеку, который, издав омерзительный вопль, выбросился из окна пятого этажа и разбился насмерть. Обыскав его квартиру, следствие пришло к выводу, что самоубийство связано с неким магическим ритуалом. На полу мелом был начерчен пентакль, а стены сплошь покрыты грубыми каракулями богохульного «Кода Нихарго». В Африке христианские миссии сообщали о зловещем бормотании, доносившемся из обиталищ малоизвестных племен в пустынях и джунглях. А еще в одной из газетных заметок описывались человеческие жертвоприношения в честь духа земли Шудд-Мьеля. Спеллман тут же связал этот факт с совершенно фантастическим, до сих пор не раскрытым исчезновением в 1933 году в Йоркшире археолога сэра Эмери Венди-Смита и его племянника. Оба, похоже, верили, что обречены на смерть по прихоти «божества», некоего Шудд-Мьеля, «похожего на гигантскую змею с щупальцами». В Калифорнии целая теософская колония облачилась в белые одежды во славу «великого свершения», которое, однако, так и не наступило, а в Северной Ирландии молодые люди в белом подожгли три церкви, чтобы очистить место для «Храмов великого владыки». На Филиппинах американские военные обнаружили некие племена, не дававшие покоя местным жителям, а в Австралии шестьдесят процентов поселений аборигенов предпочли самоизоляцию, отказавшись от каких-либо контактов с белыми людьми. Впервые тайные культы и общества Земли открыто заявили о себе и своей преданности разного рода высшим силам, трубя на весь мир о том, что вскоре якобы грядет «окончательное воскрешение». В сумасшедших домах что ни день, то возникали новые проблемы. Спеллман невольно задумался о недалекости медиков: Господи, они же не замечали очевидных параллелей; не видели, можно сказать, дальше собственного носа!

Ночью, после основательного знакомства с историей болезни Ларнера, Спеллман лег спать очень поздно, уже незадолго до рассвета. Такое было не в его обычае; весь следующий день он чувствовал себя невыспавшимся и потому над книгой работать не стал. Вечером, когда настало время выходить на ночное дежурство, им все еще владели сонливость и апатия. Кроме того, ему сообщили, что пришла его очередь надзирать за подвальным отделением и Преисподней. В эту ночь на дежурство вместе с ним заступал Барстоу, и Спеллман не сомневался, что похожий на жабу санитар повторит свое предложение.

В одиннадцать вечера он уже был в подвале, желая поскорее выбраться из этого малоприятного места, когда с удивлением услышал, как кто-то зовет его по имени. Голос доносился из зарешеченного окошечка в двери второй камеры слева – палаты Ларнера, который, очевидно, пребывал в эти минуты в более или менее здравом уме. Мартину это было только на руку, поскольку он намеревался при первой же возможности поговорить с безумцем. И вот теперь она, наконец, представилась.

– Как себя чувствуете, Ларнер? – осторожно поинтересовался Спеллман и, придвинувшись поближе к двери, разглядел сквозь крошечный «глазок» бледное лицо больного. – Похоже, вы в хорошем настроении.

– Да, верно, я… я надеюсь, что вы поможете мне и дальше оставаться в таком настроении…

– Неужели? Чем же я могу вам помочь?

– Скажите мне, – спросил Ларнер, – кто дежурит сегодня ночью?

– Санитар Барстоу, – ответил Спеллман. – Почему вы об этом спрашиваете?

Ларнер резко отпрянул от двери, услышав явно неприятное ему имя, и Мартин был вынужден вновь заглянуть в «глазок», чтобы видеть его.

– Что случилось, Ларнер? Вы что, не ладите с Барстоу?

– Ларнер – известный скандалист, Спеллман, разве вы этого не знаете? – неожиданно прозвучал за спиной у Мартина скрипучий голос Барстоу. Вздрогнув от неожиданности, Спеллман резко обернулся и оказался лицом к лицу с безобразным санитаром, неслышно подкравшимся к нему сзади. – И кроме того, – продолжил Барстоу, – хотел бы я знать, с каких это пор вы стали обсуждать действия старших товарищей с пациентами? Вот уж никак не ожидал этого от вас, Спеллман.

В голосе санитара слышалась плохо скрываемая угроза.

Но Мартина было не так-то легко запугать; инстинктивный страх, который вызвало в нем неожиданное появление Барстоу, мгновенно сменился гневом.

– Что вы себе позволяете, Барстоу! – резко парировал он. – И что, скажите на милость, здесь вынюхиваете? Если рассчитываете взять мой участок, то можете забыть об этом! Мне не нравится, как ведут себя пациенты во время вашего дежурства!

Бросив коллеге в лицо пусть косвенное, но обвинение, Спеллман ждал, как же отреагирует Барстоу на его слова.

От него не укрылось, как посерело лицо старшего санитара. Барстоу был в явной растерянности, не зная, что ответить. Наконец он заговорил, причем заискивающим тоном:

– Я… я… на что вы намекаете, Мартин? С чего это вы? Я всего лишь спустился, чтобы помочь вам. Я не слепой, вы это прекрасно знаете. Ведь ясно как божий день, что вам не нравится здесь бывать. Впрочем, Мартин, вы сами себя наказали. Больше не стану предлагать вам помощь – поступайте как хотите.

– Меня это устраивает, Барстоу, ну а вам не лучше ли вернуться наверх? Вдруг там половина пациентов бродит без присмотра? Или, может, они сидят и трясутся от страха. Ведь кто знает, вдруг вам вздумается приструнить дубинкой?