Великое зло - М. Дж. Роуз Страница 40

На лестничной площадке, там, где к покоям Джульетты ведет поворот налево, мы свернули вправо. Я никогда раньше не бывал в этой части дома, поскольку не имел к тому причин. Сейчас же меня, как пса, вел запах. Вел в дальний конец коридора.

Ты распахнула дверь, и на меня обрушилась какофония ароматов. Насыщенных, сложных, незнакомых. На секунду я прикрыл глаза и дал волю обонянию. Меня влек запах цветущего луга, прилавка со специями, лимонной рощи, леса и моря одновременно.

Я открыл глаза и с изумлением увидел очень скромно обставленную комнату. Можно сказать, что ее украшало только благоухание. Из мебели здесь были лишь длинный стол, стул да высокий шкаф со стеклянными дверцами. К стенам прикреплены два светильника матового стекла и еще один, хрустальный. В них уже горели свечи. Заметив это, я понял, что оторвал тебя от работы.

Еще в комнате было окно-эркер. И оно смотрело на море.

Вот и всё. Остальное место занимали стеклянные кувшины, баночки, бутылочки и реторты. Здесь было царство запахов. Я будто оказался сначала в библиотеке, потом в церкви, потом в спальне, где пахнет телами, горячими от любви. Целый мир запахов помещался в небольшой комнате. Как такое возможно?

– Это восхитительно. Ты настоящий алхимик, – сказал я.

– Нет, просто парфюмер.

– Воистину так. Воистину. Скажи мне, Фантин, почему при таком таланте ты служишь горничной у мадам?

– Я женщина, мсье. Женщина в мире мужчин. В Париже мне не найти работы – разве только принимать клиентов и разливать духи по флаконам. Женщины и созидание – невозможно.

– А хотела бы ты открыть лавку здесь, на острове?

Ты пожала плечами. Это опечалило меня. В твоем движении было так мало жизни.

– Ни к чему. Я смешиваю духи для хозяйки и ее подруг, этого вполне достаточно. Я делаю это, чтобы угодить мадам. И еще потому, что скучаю по отцу и по дому. За работой можно представить, что я снова с ними.

– Но что, если я помогу тебе открыть собственное дело? И впоследствии это принесет тебе радость, даже если сейчас ты этого не ждешь. Мадам Джульетта ни от кого не зависит. Тебе разве не хочется стать такой же?

Ты не ответила. Я понял причину: воспитание не позволяло вести спор. И, правду сказать, я слукавил. Джульетта ни от кого не зависела до нашей встречи. Потом, ради возможности сопровождать меня, она отказалась от выступлений и сейчас так же зависела от меня, как моя супруга.

– Ты ни в чем не нуждаешься? Оборудование, материалы?

– Спасибо, ничего не нужно, вы очень добры. Все необходимое мадам заказывает из Парижа.

– Но по крайней мере, ты покажешь мне, как смешиваешь духи? Изготовишь что-нибудь для меня?

Теперь ты мне улыбнулась.

Я устроился на стуле и смотрел на тебя, любуясь тем, как ты меняешься за работой. Ты была по-настоящему оживлена. Загнанное выражение лица сменилось сосредоточенностью. Ты брала одну бутылочку за другой, нюхала их, выбирала. Каждое движение точно и выверено, и я испытывал то же удовольствие, что и на спектаклях Джульетты. Флакон заполнялся капля за каплей. Время от времени ты опускала в жидкость ленточку, махала ею в воздухе, закрывала глаза и вдыхала аромат.

Ты была погружена в собственные грезы, я отчетливо видел это. Ты не замечала меня. И от этого страсть моя возрастала. Часто жажда обладания слаще самого обладания. Я представлял, как это будет. Ожидание… о, как оно пленительно!

Все мои чувства обострились. Смотреть… Представлять, как прикоснешься к губам возлюбленной, как ощутишь касание ее кожи… Вслед за открывающей наготу блузой спускаться от шеи вниз, скользить губами, узнавая и привыкая. Ласкать груди, чувствуя, как растет ее возбуждение и напрягаются соски. Вот она подается тебе навстречу, и ее желание воспламеняет тебя еще более.

Ничего важнее на свете нет. Забываются вражда, страхи, ночные кошмары.

В такие моменты осознаешь себя как никогда остро, даже болезненно. Особенно ярко понимаешь, как скоротечна радость. Как мимолетна страсть. Как немыслимо, невозможно ее удержать…

– Вот. Думаю, вам понравится.

Ты протянула мне маленький флакон, заполненный жидкостью цвета топаза.

Я поднес его к носу.

– Подождите.

Ты улыбнулась и покачала головой – как мне нравилось наблюдать за этим!

– Никогда не нюхайте прямо из флакона. Аромат должен дышать на вашей коже. Всего одна капля.

Я отставил флакон.

– Из твоих рук. Пожалуйста.

Колебание. Твоя неуверенность так очаровательна и соблазнительна. Этот момент решал, будут ли сожжены мосты. С одной стороны останется прошлое, с другой – будущее. О чем ты тогда думала?

Ты наклонила флакон, тронула его край указательным пальцем – и мягким движением коснулась моих запястий: правого, потом левого. Твои прикосновения вогнали меня в дрожь.

Аромат мягко проявился и заполнил собой комнату. Пахло первобытной лесной чащей. Древесный загадочный запах. Я видел глубокие расселины и покрытые мхом овраги. Один вдох – в нем целое путешествие.

– Ты так ощущаешь меня?

– Отец учил меня рисовать портреты запахами.

– Портреты запахами, – повторил я выражение, очаровавшее меня. – Можно еще каплю?

Я дразнил, испытывал тебя. И вздрогнул от восторга, когда ты подчинилась и коснулась влажным пальцем точки за моим левым ухом.

– Еще, – попросил я. – Есть другие места.

– Я знаю.

Тихий смешок. Ты испугана – или возбуждена?

Я взял флакон и прикоснулся к его краю пальцем.

– Позволишь, я… тоже?

– Если вам хочется.

– А тебе? Хочется ли тебе, Фантин?

Движение плечом; в нем не было желания, только неуверенность. Я жаждал провести тебя по дороге чувства и наслаждения. Расстегнул верхнюю пуговицу на твоей блузке. Ты не возражала, и тогда я опустился к следующей. Ты была где-то далеко.

– О чем ты думаешь? Почему так грустна? – спросил я.

– Вспомнила другого мужчину и его прикосновения.

– Ты не хочешь?

– Нет, все хорошо. Если вы хотите… пожалуйста.

Я расстегнул блузу до конца и стянул ее с твоих плеч. Твоя кожа матово мерцала в пламени свечей. Цвет перламутровой раковины. Твои груди… маленькие, совершенные. Я окунул палец в духи и обвел каждый сосок. Наклонился вперед и пил аромат твоей кожи.

Мои ласки не были противны тебе, это я знаю точно. У меня было множество женщин. Ты не отодвинулась с отвращением. Но и не изгибалась и не стонала под моими губами. Тебе было словно все равно.

И, однако, ты с готовностью позволяла мне себя ласкать. Это загадка.