Дом - Бентли Литтл Страница 44

Но когда они выехали из поселка, Джош умолк. Он сказал, что узнал дорогу. Узнал эти места. И по его интонациям Лори почувствовала, что он, как и она сама, испытывает то же самое гнетущее напряжение.

Машина неслась под нависающими ветвями деревьев. Джош сворачивал на проселочные дороги, отходящие в разные стороны, возвращался назад, и где-то через час методом проб и ошибок они наконец нашли его.

Дом.

Он по-прежнему выглядел в точности так же, каким оба его помнили. Его не перестраивали, не перекрашивали. Он не пришел в запустение, не разрушился. Дом остался таким же, как и много лет назад.

И Лори сразу же все вспомнила.

Казалось, у нее в сознании открылась какая-то совершенно новая дверь. Внезапно нахлынули воспоминания: чувства, события, ощущения, факты. Все это было начисто забыто, и Лори даже не догадывалась, что когда-то обладала этими знаниями, они не оставили у нее в памяти ни малейшего следа.

И вот теперь она вспомнила ритуалы трапезы, то, как все, взяв друг друга за руки, бормотали что-то перед тем, как приступить к завтраку, неизменно приходившемуся на восход солнца, и к ужину, всегда начинавшемуся с закатом.

Лори вспомнила мистера Биллингтона, человека, который жил вместе с ними, который считался другом ее отца, однако отец его боялся, а Биллингтон, похоже, не собирался никуда уходить.

Она вспомнила животных. Вспомнила, как ее мать вплетала их непредсказуемое исчезновение и редкое, но жуткое возвращение в детские сказки, призванные показать, что все это нормально и бояться тут нечего.

Лори вспомнила смерть своих родителей.

Она играла с Доун – не в лесу, где хотела играть ее подруга, а в сарае, что также считалось запретной зоной. Они разыгрывали свадебную церемонию; Доун, как обычно, взяла на себя роли и священника, и жениха. Вместо обручальных колец девочки использовали крышки от банок кока-колы. На обеих были венки, сплетенные из полевых цветов. Лори делала вид, будто игра ей нравится, однако было что-то тревожное в строгой торжественности Доун, в ее прямо-таки яростном стремлении точно придерживаться всех правил церемонии бракосочетания.

Доун только что объявила их мужем и женой и разрешила себе поцеловать невесту, и тут со двора послышалось приглушенное восклицание: «Черт!»

– Прячься! – приказала Доун.

Лори поспешно юркнула в каморку с инструментом и закрыла за собой дверь. Это был ее отец, и она знала, что, если он застанет ее в сарае, после того как категорически запретил ей к нему приближаться, он ее выпорет.

Лори ждала, что Доун присоединится к ней или найдет какое-нибудь другое укрытие, однако подруга как ни в чем не бывало осталась стоять посреди сарая. Распахнулась дверь, и вошел отец Лори.

– Привет, Ральф! – сказала Доун.

Ральф? Она осмеливается обращаться к взрослому мужчине по имени?

Как это ни странно, отец, похоже, ничего не имел против. Больше того, он ничего не заметил. К изумлению и ужасу Лори, ее отец усмехнулся и нежным тоном, каким никогда не обращался к ней и к ее матери, сказал:

– Здравствуй, Доун!

Затем они о чем-то пошептались, после чего звякнула расстегнутая пряжка отцовского ремня.

Неужели Доун сейчас выпорют?

Лори сознавала, что это опасно, сознавала, что ей следует затаиться и вести себя тихо, но она не могла удержаться, ей нужно было узнать, что происходит, поэтому она чуть приоткрыла дверь каморки и выглянула в щелку.

Она сама не могла сказать, что ожидала увидеть, но определенно совсем не это.

Она увидела то, что не причудилось бы ей в самых бредовых фантазиях.

Отец стоял посреди сарая со спущенными брюками. Доун опустилась перед ним на колени, он положил ей руки на голову, а его член был у нее во рту.

Поморщившись от отвращения, Лори не расплакалась только потому, что к этому времени ее полностью захлестнул страх. Она не знала, что происходит, не понимала, что происходит, но ей стало тошно, и она испугалась, что ее вот-вот вывернет наизнанку. Придерживая пальцами дверь, она осторожно ее закрыла.

Внезапно она прониклась уверенностью, что Доун все предвидела, знала, что отец Лори зайдет в сарай.

И хотела, чтобы она, Лори, все видела.

В каморке с противоположной стороны имелась еще одна дверь, выходившая во двор, и Лори стала продвигаться к ней, медленно, осторожно, бесшумно, стараясь не задеть висящие на стенах серпы и косы, грабли и садовые ножницы. Отец что-то говорил, тихим, вкрадчивым голосом, и она не хотела это слышать, не хотела знать, о чем идет речь.

На грубой деревянной двери не было ни замка, ни защелки, однако петли скрипели, и Лори открыла дверь медленно, очень медленно, стараясь не издать ни звука. Как только щель между дверью и косяком оказалась достаточно широкой, она выскользнула и так же медленно, осторожно закрыла дверь за собой.

Лори быстро пересекла открытый двор и уже почти добралась до дома, когда увидела выходящую из гаража мать с канистрой солярки в руках, которой отец заправлял трактор. Лори собиралась окликнуть ее, но передумала, увидев у нее на лице мрачную решимость.

Шок и отвращение в сердце Лори уступили место страху, ощущению того, что мать знает о происходящем в сарае и намеревается что-то предпринять по этому поводу.

Лори захотелось спрятаться, убежать наверх к себе в комнату и притвориться, что ничего этого на самом деле нет, играть в куклы до тех пор, пока мать не позовет ее на обед, но она поняла, что этим ничего не изменит, ничего не добьется; к тому же у нее мелькнула мысль, что мать, пожалуй, сегодня готовить обед не будет.

Она вдруг подумала, что мать и отец не доживут до того времени, когда придет пора обедать.

Лори не могла сказать, откуда пришла эта мысль, но опасение переросло в уверенность, когда она увидела, как ее мать решительно подошла к сараю и распахнула дверь.

Лори бросилась назад по примятой траве. Вбежав в сарай, мать открыла канистру и яростно поливала теперь обнаженные тела Доун и мужа, лежащие на земляном полу. Отец сердито отплевывался, выкрикивал какие-то звуки, которые должны были быть словами, но Доун просто смеялась, и именно этот звонкий музыкальный смех напугал Лори больше всего.

– Нет! – закричала она. – Остановитесь!

Но никто ее не слушал. Отшвырнув в сторону пустую канистру, мать достала коробок, зажгла спичку и с безумным криком бросила ее на облитые соляркой тела.

– Ублюдок! Она моя! Моя!

Вспыхнуло пламя, втягивая воздух и в то же время распространяя невыносимый жар.

– Мама! – закричала Лори.

Оттолкнув ее в сторону, мать с каменным лицом вышла из сарая и направилась к дому.

Лори увидела, как у Доун вспыхнули волосы, как почернела и съежилась кожа у нее на лице. У отца спина покрылась волдырями, которые лопнули, извергая пенящуюся кровь. Мужчина и девочка корчились и извивались, катались по полу, пытаясь бежать, но огонь был не вокруг них, а на них, и бежать от него было нельзя.