Проклятие рукописи - Сергей Пономаренко Страница 46

— Благодарю за угощение, но у нас принято вначале сотворить молитву Богу, а лишь затем приниматься за трапезу, — строго ответил Герберт.

Ему не понравилось нескрываемое превосходство, которое чувствовалось в поведении и словах этой женщины. В женской одежде Халима выглядела старше, чем в мужской, хотя ее красота при этом не пострадала. Роскошные длинные волнистые иссиня-черные волосы и подведенные темной краской бездонные огромные глаза, правильные черты лица. Гармония была не только в ее словах, она была в ее облике, и от этого Герберт почувствовал непонятное раздражение. Эта женщина ему нравилась, но ее превосходство и уверенность в себе были ему неприятны.

— У нас тоже так принято, только молитва другая, как и язык. А Бог — он Единственный, что и доказывает его имя [43]. Бог отправлял к нам и к вам одних и тех же посланников: Адама, Ноя, Авраама, Лота, Моисея — Мусу, Давида, Соломона, Иисуса — Ису, несших слово Божье. Но люди исказили то, чему их учили. Поэтому Аллах и направил к людям Мухаммада, своего последнего пророка, с Божьим словом — Кораном. Это последняя попытка наставить людей на праведный путь.

— С удовольствием приму участие в диспуте по вопросу истинности христианской веры, — сухо отозвался Герберт, забыв о еде, готовый вступить в схоластический спор.

— Возможно, у нас еще будет для этого время при следующей встрече, а сегодня только угощение, отдых, развлечения и разговор о музыке, поэзии. Произноси свою молитву, монах Герберт, и отведай угощения. А гармония требует, чтобы насыщался не только твой желудок, но и зрение, слух. — Халима дважды хлопнула в ладоши, и заиграла музыка — невидимые тамбурин и флейта. В комнату впорхнула еще одна девушка, также полуодетая, как и первая. Девушка начала танцевать, извиваясь, словно змея, прозрачное одеяние позволяло видеть, насколько гармонично ее тело двигается в такт музыке. И вновь необычное волнение охватило Герберта, старавшегося больше уделять внимание трапезе, а не танцовщице, но это ему плохо удавалось. Танец его завораживал, заставлял кровь бежать быстрее, теперь он вспомнил о потребностях тела, тогда как всю предыдущую жизнь старался думать о душе. Незаметно для себя он осушил несколько чаш вина, услужливо подливаемого служанкой, при этом она старалась потереться о него своим жарким бедром, а он, избегая этого, отодвигался.

— Что ты дергаешься, как будто это Иблис? [44]— Халима рассмеялась. — Она молода, хороша собой. Пророк, да пребудут с ним благословение и благодать Аллаха, сказал: «Три предмета в вашем мире любимы мною: аромат, женщины и молитва, радующая меня». Хочешь, я подарю тебе эту невольницу, чтобы зимними ночами она согревала тебя?

— Нет. Я монах и принял обет, — неуверенно возразил Герберт, но мысленно он уже обнимал девушку. Он старался отогнать нахлынувшее состояние эйфории, но не в силах был ему противиться.

— Зачем такому молодому и красивому мужчине отказывать себе в наслаждении? Я слышала, что не все святые отцы, даже в Ватикане, отказываются от женщин и мирских удовольствий, — вкрадчиво произнесла Халима, делая знак служанке долить вина в чашу Герберта, — Коран запрещает нам употребление вина, а слуги халифа время от времени по его указанию громят лавочки христиан и иудеев, продающих вино, но затем все возвращается на круги своя. Ведь вредно не само вино, а его последствия.

— Я не буду больше пить вина. — Герберт отодвинул от себя чашу.

— Не пей, а лишь слушай стихи. — Халима три раза хлопнула в ладоши, и сразу же стихла музыка, танцовщица, а с ней и служанка покинули комнату.

Сама же она, поднявшись, закружилась на месте, словно продолжая танец, золотые украшения зазвенели в такт ритмичным движениям ее сильного и стройного тела. Герберт не видел его под одеждой, но движения этой молодой женщины, полные страсти и желания, были откровенней, чем танец предыдущей. Вдруг Халима замерла и с чувством прочитала:

Восковая свеча золотого отлива

Пред лицом огорчений, как я, терпелива.

Долго будет она улыбаться тебе,

Хоть она умирает, покорна судьбе.

И без слов говорит она: «Люди, не верьте,

Что я плачу от страха в предвиденье смерти.

Разве так иногда не бывает у вас,

Что покатятся слезы от смеха из глаз?» [45]

К концу стихотворения у нее из глаз полились слезы, она поспешила на свое место и набросила накидку, скрыв лицо.

— Зачем столько печали и слез?! — воскликнул Герберт.

Ему было жаль молодую женщину. Он встал, приблизился к ней, наклонился, собираясь утешить наложением рук. Женщина внезапно изогнулась и заключила его в объятия, припав к его устам в поцелуе. Герберт в первую минуту поддался, но затем разум возобладал над зовом тела, и он чуть ли не силой оттолкнул женщину, а сам стал пятиться к выходу, тяжело дыша и помышляя о бегстве.

Халима весело рассмеялась и, отбросив накидку, показала сияющие счастьем глаза, а Герберт застыл в недоумении, потрясенный пережитым и увиденным.

— Ты устоял перед моими чарами, не дрогнешь и перед ней! Я не ошиблась в своем выборе! — весело прокричала молодая женщина и предложила Герберту вернуться на место, обещая все пояснить.

— В вино был подмешан любовный порошок, вызывающий у мужчин желание обладать женщиной даже на смертном одре. Танцовщице и невольнице, прислуживающей нам, было обещано по золотому динару, если им удастся увлечь тебя в объятия. Они прилагали к этому все усилия, но ты был тверд как скала. Не поддался ты и мне, а я не лишена привлекательности в глазах мужчин.

— Зачем тебе все это было нужно? — удивился Герберт. — Я скромный монах, не обладающий ничем, кроме своей любви к Богу.

— Перед тем как поведать тебе тайну, я хочу спросить: неужели твое сердце ни разу не опаляла любовь, влечение, страсть к женщине?

— Нет. Решение посвятить себя Богу я принял еще в детстве, воспитываясь в монастыре. Другой жизни я не знал и знать не хочу. Я не противник женщин, не согласен со словами святого Тертуллиана, что «женщины являются вратами к дьяволу», и с тем, что именно женщина изначально повинна в смерти Сына Божьего, что «истинная христианка должна ненавидеть свою привлекательность, ибо она совращает мужчин». За свою жизнь я не познал ни одной женщины.

— Теперь я хочу пояснить, почему мой выбор пал на тебя. В силу дара, каким меня наделил Аллах, я с раннего детства являюсь провидицей. Я рассказывала тебе о том, что моим мужем стал Абу Исхак, когда мы поженились, он был уже известным магом. В молодости он много времени провел в Египте, где познакомился с тайным учением жрецов и магов-халдеев. Он собирал магические тексты разных народов, дошедшие до нас с древних времен, собираясь написать волшебную книгу мага, должную стать книгой книг, но при этом не противоречащей исламу. Все магические заклинания в ней должны быть освящены именем Аллаха и проникнуты верой в него. Над этой рукописью он трудился два десятка лет, из них десять лет будучи моим мужем. За год до того, как он умер, в его руки попала какая-то старинная рукопись, и этого человека словно подменили. С одной стороны, я видела, как его глаза горели огнем счастья, и он несколько раз проговорился, что его работа уже близка к завершению, а с другой — он стал меня избегать. До этого редкую ночь Абу Исхак не приглашал меня к себе в спальню — у него не было других жен, а к невольницам он был весьма равнодушен. А вскоре у меня было видение во сне, расшифровав его, я поняла, что страшная опасность подстерегает моего мужа в ближайшее время и это связано именно с его занятиями магией. Я рассказала ему об этом — он в ответ только рассмеялся, объявив, что в скором времени будет обладать властью большей, чем халиф в Багдаде или любой другой правитель на земле. «Я двадцать лет разбирал тексты древних магов, для этого изучил в совершенстве многие мертвые языки, но когда пользовался волшебными формулами и заклинаниями, ни духа, ни джинна вызвать не смог, — заявил он мне. — Лишь недавно в мои руки попала древняя рукопись, и благодаря ей мне удалось вызвать духа-помощника — Арбателя — и приказать ему повиноваться мне. Дух-помощник дает возможность повелевать другими духами. Дух-помощник является мужчине в образе женщины и будет ему повиноваться, если тот не познает женщину. Вот поэтому дверь моей спальни с тех пор закрыта для тебя и других женщин. Разве может любовь, ласки женщины заменить обладание властью? Ты же заметила, что я в последнее время стал близок к визирю, меня даже стали приглашать на заседания дивана и считаться с моим мнением. Но это лишь первые шаги, — он перешел на шепот, — я открою тебе тайну: в скором времени я займу место визиря, а там…» — и он в восторге закатил глаза, пребывая в опасном заблуждении и не слушая моих предостережений. Я уверена, что именно этот дух толкнул его на гибельные шаги, приведшие к таннуру [46]и эшафоту.