Запретный сад - Виктория Борисова Страница 49

Николай с тоской думал о том, что опять опаздывает на службу и будет ему нагоняй от шефа, даром что день предпраздничный… Но главное – голова раскалывается, будто много выпил накануне, и в теле противная вялость, так что каждый шаг дается с трудом.

Хорошо бы, конечно, поспать еще часика три, но сегодня ночь выдалась тяжелая. Странно даже – ни тебе дежурства, ни другой срочной работы, более того – в кои-то веки накануне он ушел с работы почти вовремя! Не часто такое удается. Сам Бог велел отдохнуть как следует, выспаться на несколько дней вперед, с запасом, как верблюд в пустыне воду пьет, но не тут-то было. Глаз сомкнуть ему сегодня почти не пришлось, так что чувствовал он себя как выжатый лимон.

Обычно Николай добирался до постели такой усталый, что сразу проваливался в темноту, и отрывал голову от подушки только тогда, когда будильник начинал истошно трезвонить над ухом. Он еще, помнится, даже удивлялся: как это люди страдают бессонницей? Попробовали бы целый день побегать по дворам и чердакам, посидеть над бесконечными отчетами и послушать сбивчивые, лживые и путаные показания – тогда и спали бы без всяких снотворных!

А теперь вот – на собственной шкуре испробовал…

И, самое главное, так хорошо все начиналось, спокойно! После холостяцкого ужина, состоящего из пельменей с кетчупом, Николай немного посидел у телевизора с банкой любимого чешского пива, что так кстати нашлась в холодильнике, и отправился в постель. Заснул он сразу же, но часов в двенадцать его разбудили громкие крики и нестройное пение загулявших соседей на улице. Что поделаешь, Новый год скоро. Люди заранее начинают праздник отмечать!

Громко, от души чертыхнувшись в адрес несознательных граждан, Николай перевернулся на другой бок и хотел было заснуть снова, но не получилось.

Дело было в том, что сегодня ему приснился сон – впервые за долгие годы… И как раз о том, что видеть ему совсем не хотелось.

Когда стало понятно, что уснуть все равно не удастся, Коля встал с постели, заварил крепчайший кофе и долго сидел за кухонным столом, отхлебывая обжигающий напиток и стряхивая пепел в жестяную банку из-под сардин.

Он словно вернулся в тот ясный, солнечный летний день, когда в первый (и, к счастью, единственный!) раз ему пришлось стрелять в живого человека.

Это случилось в начале девяностых, в самый разгар бандитского беспредела и общей неразберихи. Юный опер Коля Терещенко только-только начал службу в органах внутренних дел. Чего уж греха таить – после армии податься было особенно некуда. А в милиции – и оклад хоть небольшой, но стабильный, и льготы какие-никакие… Но главное – эта работа казалась по-настоящему мужской, важной и нужной. Коля старательно постигал милицейскую премудрость и надеялся, что когда-нибудь станет настоящей грозой преступного мира, вроде сыщика Гурова из детективов, которые он с удовольствием почитывал на досуге.

Конец иллюзиям положил вор в законе по кличке Перстень. Он уже полгода числился в федеральном розыске как особо опасный рецидивист, бежавший из мест лишения свободы, и надежды когда-нибудь поймать его было немного. Но вдруг от «источника», то есть стукача Васьки Баринова, пришла информация, что видели его в Москве, на хате у бывшей сожительницы Катьки.

В то утро опера выдвинулись в адрес, ни на что особо не рассчитывая. Глупо было надеяться, что такой опытный волчара, как Перстень, надолго задержится у бабы под боком, но проверить-то все равно надо! Как говорится, «чем черт не шутит, пока бог спит»…

Коля, как самый молодой и неопытный, остался караулить во дворе под окнами. «Конечно, вряд ли что, но так, на всякий случай…» – сказал капитан Шухов, Колин непосредственный начальник. Помнится, Николай еще подосадовал про себя слегка, что другим достается самое интересное, важное, может быть, даже опасное дело, где можно будет проявить себя, а его оставляют, словно вора-малолетку, на шухере. Но когда опергруппа заходила в подъезд, не снабженный еще в те годы ни кодовым замком, ни домофоном, под ложечкой вдруг противно засосало. Правда, тогда Коля не придал этому значения – подумаешь, позавтракать не успел!

Ждать пришлось долго. Коля совсем умаялся. Солнце припекало не на шутку, и ведь недаром говорят, что ждать и догонять – хуже нет… Он просто глазам своим не поверил, когда увидел на фоне оконного проема высокую, нескладную фигуру. Человек постоял на подоконнике пару секунд, распахнул окно и, нелепо взмахнув руками, полетел вниз. В первый момент Николай даже не понял, что произошло, но рука сразу же потянулась к табельному пистолету под курткой.

Это потом он узнал, что Перстня благополучно взяли тепленьким, прямо в постели, приковали наручниками к батарее, но стоило оперативнику, приставленному стеречь его, лишь на минуту отвлечься и выйти из комнаты, как он исхитрился каким-то невероятным образом освободиться и выпрыгнуть в окно.

А пока… Он видел только темный силуэт, падающий с раскинутыми руками, словно человек пытался полететь, как птица, да вот досада – упал. Он рухнул на асфальт, но тут же поднялся и, чуть прихрамывая, побежал прочь.

– Стой! Стрелять буду!

Но Перстень, конечно, не остановился. Он бежал как-то странно, пригнувшись и словно припадая на обе ноги, но двигался на удивление быстро и ловко. Еще миг – и уйдет…

В первый момент Коля даже оторопел от неожиданности, но потом сумел стряхнуть оцепенение. Руки, ноги, все тело действовали почти автоматически, без участия разума. Коля выхватил из кобуры табельный пистолет, передернул предохранитель…

– Стой, стрелять буду!

Первый выстрел ушел, как положено, вверх, в ясную синеву летнего неба, а второй, прозвучавший сразу вслед за ним, достиг цели. Не зря Николай проводил время в тире, прилежно паля по мишеням… Человек, бегущий по тротуару, упал, словно натолкнувшись на невидимую преграду, но его ноги все еще дергались, словно он пытался бежать.

Николай почувствовал, что колени противно дрожат и рукоять пистолета стала влажной и липкой. Он подошел ближе, на всякий случай держа оружие наготове. Почему-то с первого взгляда было понятно, что человеку, что лежит перед ним на грязном асфальте, жить осталось не более нескольких минут.

Очень страшно оставаться наедине с умирающим, но, как назло, улица была безлюдна и пуста по утреннему времени, а товарищи, что направились в адрес, все никак не возвращались. Мобильные телефоны войдут в повседневный обиход много позже, а потому оставалось только одно – стоять и ждать.

Эти минуты показались ему очень, очень долгими. Раненый неимоверным усилием перекатился на бок, потом на спину… Лицо его было на удивление спокойным, словно он знал, что умирает, и успел уже смириться с этим. Кровь пузырилась на губах, стекая тонкой струйкой по подбородку, но Перстень оставался в сознании и смотрел на него неотрывно, словно хотел запомнить навсегда… И вдруг сказал, с силой выдохнув, так что капли крови брызнули изо рта:

– Что, страшно тебе, мент?

Неожиданно для себя самого Коля кивнул. На губах умирающего появилась удовлетворенная, почти счастливая улыбка.