Спящий в песках - Том Холланд Страница 49

Весь день Гарун боролся за жизнь принцессы, и ближе к вечеру у него затеплилась надежда на то, что ее приближение к черным вратам смерти отстрочено, хотя привести несчастную в чувство так и не удалось.

– Больше ничего сделать нельзя, – заявил он халифу, нервно мерявшему шагами комнату. – Что же до произошедшего во марке ночи... – Гарун пожал плечами и покачал головой. – Один лишь Аллах всеведущ и всесилен.

– Тогда молись и надейся, что он услышит твои молитвы! – вскричал халиф. – Ибо лишь в этом случае твоя дочь останется жива.

Резко повернувшись, он вышел, оставив Гаруна наедине с принцессой. Весь день врач был слишком занят и не замечал течения времени и лишь теперь, выглянув в окно, увидел, что солнце клонится к западному горизонту, а восток уже затягивают ночные тени.

На сей раз он не стал вызывать в покои принцессы караул, а остался охранять ее сам. Время от времени Гарун поднимался, выходил на балкон и, озирая простиравшийся перед ним лабиринт улиц Каира, воображал, будто может заглянуть под каждую крышу и вызнать тайны любой человеческой души, хотя, конечно же, прекрасно сознавал, что такое невозможно.

Час проходил за часом, но все оставалось спокойным. Наконец забрезжил рассвет, муэдзины повели свою перекличку с верхушек минаретов, призывая правоверных к молитве, и Гарун уже решил было, что опасность миновала. Обернувшись лицом к священной Мекке, он преклонил колени, дабы восславить Аллаха, и тут услышал позади тихие шаги.

Аль-Вакиль резко обернулся.

Над постелью принцессы склонилась неясная фигура, окутанная мерцающим золотистым сиянием.

– Лейла?

Ответа не было.

– Гарун поднялся на ноги.

– Лейла?

Он шагнул вперед, и в то же мгновение фигура приобрела четкие очертания. В ореоле золотого свечения ему открылось лицо жены: ее бездонные глаза, темные, как ночь, волосы и приоткрытые в улыбке рубиновые губы.

– О дражайший, – прошептала она, – любишь ли ты меня больше всех на свете?

Гарун взирал на нее в молчании. Она распрямилась со смертоносной грацией ядовитой змеи, и он осознал то, чего не замечал – или не хотел замечать – с их первой встречи. Пред ним стояло живое воплощение идола Лилат.

Аль-Вакиль попытался отступить назад, но не мог сдвинуться с места.

– Во имя Аллаха, – прошептал он, – скажи, кто ты на самом деле. Какие силы ада тебя породили?

– Муж мой, – нежно улыбнулась она, – разве ты не любишь меня больше всего на свете?

– Больше всех и всего, – ответил Гарун. – За одним исключением.

– Что же это за исключение? – прошептала она.

– Наша дочь, Лейла. Наше с тобой дитя.

Она замерла, и улыбка сошла с ее губ.

– Так было и раньше, давным-давно, – прошептала женщина. – Лишь одного мужчину я любила так, как тебя, о Гарун, и он тоже предал меня.

Взор ее неожиданно затуманился, и в прекрасных глазах ее аль-Вакиль с изумлением прочел бесконечное одиночество, холодное, как ледяные глубины космоса.

Потом она улыбнулась снова, но теперь в ее улыбке были лишь жалость и презрение.

– Ты сделал свой выбор, муж мой, но за свои решения и поступки надо платить. Прощай навсегда.

Он ощутил ее губы на своих и почувствовал, как теряется в благоухании мрака.

* * *

Явившись поутру в покои сестры, халиф обнаружил ее спокойно спящей, с умиротворенным выражением на лице. Гарун стоял на коленях над ее ложем, и аль-Хаким, не видевший лица целителя, решил, что все хорошо: лекарство найдено и принцесса поправляется. Но стоило Гаруну повернуться, халиф буквально оцепенел, ибо никогда не видел на человеческом лице выражение столь глубокого отчаяния.

Бросившись к постели сестры, аль-Хаким упал на колени и схватил ее за руку, но врачеватель устало покачал головой.

– Не пытайся пробудить ее, о халиф, ибо она, хотя и жива, погружена в сон, прервать который невозможно.

Халиф нахмурился.

– Что ты этим хочешь сказать? Как такое может быть?

– Принцесса стала жертвою чар весьма могучего джинна.

– Можешь ты снять их?

– Как я уже говорил тебе прежде, о повелитель правоверных, я не сведущ в магии.

Халиф холодно улыбнулся.

– Однако, помнится, ты как-то говорил, что знаешь, откуда можно почерпнуть такие познания.

Гарун с досадой покачал головой.

– Для этого нет времени, о владыка. – Он поднялся. – Я должен немедленно уйти.

– Ты уйдешь не раньше, чем объяснишь мне причину.

– Есть некто, кого мне необходимо найти. Халиф снова холодно улыбнулся.

– Не только некто, Гарун, но и нечто.

Аль-Вакиль похолодел.

– Я не понимаю.

– Ну как же. – Улыбка аль-Хакима сделалась шире. – Разве ты забыл? Тайное имя Аллаха.

Гарун прищурился, но промолчал.

– Стань оно известно, – прошипел халиф с неожиданным воодушевлением, – разве не овладел бы я всем могуществом древних джиннов?

– Ты знаешь, о повелитель, – промолвил Гарун после долгого молчания, – что само стремление познать эту тайну опасно и кощунственно.

– Однако я приказываю тебе выведать ее.

– А если я откажусь?

– Нет, о Гарун аль-Вакиль, не откажешься, – усмехнулся халиф и судорожно припал губами к неподвижной руке принцессы. – Не откажешься, ибо любишь свою дочь так же, как я свою сестру. Кроме того, кол над воротами дворца по-прежнему пуст.

На сей раз Гарун молчал еще дольше, а потом он глубоко вздохнул и вышел на балкон.

– Ты должен поклясться всем, что для тебя свято, – вновь обратился он к своему повелителю, – что станешь беречь и защищать мою дочь все время, пока меня здесь не будет.

– Клянусь! – ответил халиф. – Но и ты должен поклясться жизнью своей дочери, что предпримешь все возможное, дабы освободить мою сестру от злых чар, и не позволишь ей умереть.

Гарун снова помолчал.

– Ты сам не знаешь, о чем просишь, – промолвил он.

– И тем не менее я прошу.

– Ты действительно готов к встрече со всеми страшными тайнами, которые я, возможно, открою? С ужасами, что были погребены тысячи лет назад?

– Ради обретения могущества древних джиннов я не побоюсь ничего.

Халиф подошел к Гаруну, схватил его за руку и указал на север, где за городской стеной подернутые дымкой тумана маячили два высоких минарета.

– Смотри, – прошептал он, – мечеть, которую я дал обет возвести, практически завершена. Но все же не совсем, ибо остался не покрытый узорами участок стены – тот самый, что приберегается мною для Тайного Имени Аллаха. Он ждет. Так что ступай – и поскорее возвращайся, обогащенный новым знанием. Ибо тогда, о друг мой... – Халиф помолчал, загадочно улыбаясь. – Тогда я буду обладать мудростью, позволяющей проникнуть в суть божественного замысла. Да что там! – Он неожиданно рассмеялся. – Я сам стану богом!