Мертвое море - Тим Каррэн Страница 5

Джордж Райан ошибался, думая, что с судном что-то не так. Оно хорошо держалось на бурных волнах, а по спокойному морю скользило как по маслу. Ни один моряк на борту не разделял его чувств. Все они ощущали у себя под ногами крепкое, надежное судно. Если впереди и ждали неприятности, то связаны они были не с кораблем.

К семи вечера ветер поднялся до тридцати узлов, и судно стало идти с сильным креном. Что не вызывало удивления, если учесть перевозимый груз. На палубах — не протолкнуться, трюмы были плотно забиты бочками с готовым бетоном и ящиками с асфальтом, модернизированными дизельными двигателями, горными бурами, контейнерами со стальными балками и другими материалами, необходимыми в Кайенне.

«Мара Кордэй» твердо держалась на волнах, и, казалось, никакой ураган не смог бы ей помешать. Высокая, гордая и неутомимая, она была настоящей «рабочей лошадкой». Еще многие десятилетия она могла бы совершать рейсы, если бы не затаившееся на пути препятствие.

Нечто уже ждало своего часа.

В тот вечер они ужинали посменно: сперва капитан, его помощники и старший механик, затем экипаж в кают-компании, группами по четыре человека, наконец Сакс и его люди. Они сами выбрали есть последними, чтобы дать желудкам шанс привыкнуть к корабельной жизни. Еда была хороша: наваристое рагу из говядины с багетом и сконами, фрукты, бутерброды с толстыми кусками ветчины, яблочный пирог и мороженое на десерт. Морская жизнь была не по душе людям Сакса, но еда пришлась по вкусу.

— Эй, Фабрини, — сказал Менхаус с набитым ртом, — как бы ты кастрировал южанина?

— Дал бы его сестрице ногой в челюсть.

За столом раздалось несколько смешков. Последние две недели мужчины много времени проводили вместе, и спустя некоторое время шутки Менхауса и Фабрини многих стали раздражать.

— Где моя баланда с сухарем? — спросил Джордж, усаживаясь за стол и наливая себе воды.

Сакс вытер соус с губ.

— Будь я проклят, — сказал он. — Разве это не Джордж Райан? Крутой ирландский сукин сын, который не страдает от морской болезни, в отличие от вас, сосунки?

— Да пошел ты, — огрызнулся Джордж.

Остальные — Сакс, Фабрини, Менхаус, Кушинг, Сольц и Кук — жадно поглощали пищу. Их желудки привыкли, и они обнаружили, что морской воздух разжигает аппетит. Джордж думал, что не сможет проглотить и кусочка, но теперь, увидев всю эту еду, он с жадностью на нее набросился.

— Эй, придурок, — рявкнул Сакс на Кука, — подай-ка нашему Джорджу немного тушенки! Он — последний из крутышей.

Фабрини хихикнул:

— Ага, крутой, как яйца Сольца.

Менхаус нашел шутку уморительно смешной. Его пузо заходило ходуном, и он хлопнул Сольца по плечу. Тот выплюнул морковку.

— Пожалуйста, — взмолился он. — Дайте поесть.

Все считали Сольца сплошным недоразумением. Он рано начал лысеть, носил очки, был белым, как снег, и пухлым, как младенец. Такого сложно представить за рулем экскаватора или катка. Живот у него был такой большой, будто Сольц проглотил пляжный мяч, но это был не жесткий жир, как за поясом у Сакса, не «спасательный круг», как у Менхауса, который тот носил с гордостью, а мягкое, дряблое пузо. С задумчиво-виноватым лицом, аллергией и полными розовыми губами (которые он всегда смазывал бальзамом), Сольц больше походил на мальчика для битья или на ребенка, которого самым последним выбирают в команду.

Он просто не вписывался в их компанию.

— Да, оставьте маменькиного сынка в покое, — сказал Фабрини.

— Сакс, я что, должен это терпеть? — спросил Сольц.

— Ага, терпи таких больших плохих мужиков, как мы, — усмехнулся Менхаус.

— Так, хватит, — рявкнул Сакс. — Оставьте его в покое, педики.

Джорджу даже стало жалко парня. В подобной компании нужно уметь постоять за себя, отвечать уколом на укол, а не принимать все близко к сердцу.

— Скажи, чтобы они поцеловали тебя в задницу, Сольц, — посоветовал он.

Кук подтолкнул к нему поднос с рагу. Это был худой парень с тонкими чертами лица и мягкими светлыми волосами. Он говорил мало, и остальные, с их пролетарской восприимчивостью, редко понимали, что Кук имеет в виду, но это его не волновало: он уже получил свою порцию дерьма и, казалось, находился в постоянном восторге от «школьного» менталитета окружающих, никогда не улыбался и не хмурился, просто принимал все таким, какое оно есть.

— Ешь давай, крутыш, — сказал Сакс.

Фабрини ухмыльнулся:

— Если еще голоден, могу дать тебе кое-что пососать.

— Я тогда точно с голоду помру, — ответил Джордж, и все расхохотались. Даже на суровом лице Кука мелькнуло подобие улыбки.

Закончив с едой, Сакс оттолкнул от себя поднос и рыгнул:

— Лови поцелуйчик, Фабрини. — Он закурил сигару. — Набивайте пузо, парни, и хорошо отдыхайте. Когда попадем в джунгли, вы будете вкалывать от рассвета до заката, иначе скормлю ваши задницы крокодилам.

Еще пара колкостей пролетела в направлении Сакса. Он смеялся вместе со всеми. Иногда остальные не знали, что о нем думать, никто не был уверен, пустобрех он или серьезный человек. Он был высоким и крепким, похожим на цементную плиту, с мускулистыми руками в татуировках и бочкообразной грудью, с загорелым, обветренным лицом и бледно-голубыми глазами навыкате. Несмотря на то, что ему было уже почти пятьдесят пять, он продолжал красить редеющие волосы и жесткие, как щетка, усы в черный цвет. Он съездил в составе инженерно-строительных частей ВМС в две командировки во Вьетнам, где под шквальным огнем расчищал пляжи и прокладывал взлетно-посадочные полосы. Вскоре после этого Сакс основал собственную подрядную организацию, работал по всей Центральной и Южной Америке, прокладывал дороги через джунгли, строил лагеря и железнодорожные станции.

Для себя Джордж решил, что Сакс — тот еще кретин. Подозрения насчет него закрались с первых минут знакомства, а когда они все накануне отплытия напились, Сакс начал хвастаться своими подвигами и пугать остальных, и подозрения Джорджа только укрепились. Последней каплей стали отжимания на одной руке от барного пола.

Постепенно разговор перешел от общих оскорблений и обсуждения сексуальных предпочтений чужих матерей непосредственно к Французской Гвиане. Саксу было что сказать на эту тему. Он рассказал им о пресловутых исправительных колониях, которые построило там французское правительство. Самая известная называлась «Остров Дьявола». Большинство сбежавших оттуда пленников либо тонули, либо становились жертвами акул. Те немногие, которые добирались до берега, вынуждены были прорубать себе путь через сотни миль первобытных джунглей к реке Марони, которая отделяла Французскую Гвиану от Датской, называющейся ныне Суринам. И пересечь эту бурую от грязи реку было ничуть не легче, чем переплыть залив, отделяющий «Остров Дьявола» от основного массива суши