В каждом сердце – дверь - Шеннон Макгвайр Страница 5

– Кто это – Кейд? Не так быстро, пожалуйста. – Нэнси казалось, что она бежит со всех ног, стараясь поспеть за Суми. Ее движения были безостановочными и такими стремительными, что глаза Нэнси, уже приспособившиеся к Подземному царству, не могли за ними уследить. Это было все равно что бежать за огромной колибри, летящей в неизвестном направлении, и ее это уже страшно утомило.

– Кейд здесь давным-давно. Родители от него отказались. – Суми обернулась, подмигнула Нэнси через плечо, и по лицу у нее словно разбежались какие-то лучики. Никакими другими словами нельзя было описать это странное выражение – нос сморщился, кожа вокруг глаз натянулась, а улыбки не было видно. – Мои родители тоже от меня отказались, по крайней мере, до тех пор, пока я не стану снова послушной девочкой и не выброшу из головы весь этот Абсурд. Отправили меня сюда, а потом умерли, и теперь уже никогда не захотят вернуть меня назад. Я останусь здесь жить навсегда, и когда-нибудь Эли-Элеанор отдаст мне чердак в полное распоряжение. Буду лепить ириски на стропила и загадывать загадки новеньким.

Они подошли к лестнице. Суми запрыгала вверх по ступенькам. Нэнси более степенной походкой направилась следом.

– А всякие мошки-блошки-таракашки не наползут там в твои ириски? – спросила она.

Суми ответила на это взрывом хохота – вот теперь Нэнси увидела ее настоящую улыбку.

– Мошки-блошки-таракашки! Ты уже начала говорить аллитерациями! Кто знает, привиденьице, может, мы с тобой и подружимся, и все будет не так уж паршиво. Ну, идем. У нас дел по горло, а время тут ни в какую не хочет двигаться в обратную сторону – назло, не иначе.

За лестницей была площадка, а за ней снова лестница. Суми тут же зашагала наверх, и Нэнси ничего не оставалось, как последовать за ней. За те дни, что она провела в неподвижности, мускулы у нее окрепли и могли часами удерживать вес ее тела. Некоторые думают, что силу дает только движение. Это заблуждение. Скала не слабее приливной волны, просто сила у нее… другая. Нэнси сейчас чувствовала себя такой скалой. Она поднималась вслед за Суми все выше и выше, пока сердце не заколотилось в груди, как молот, а воздух совсем не перестал проходить в горло – она даже стала бояться, как бы не задохнуться.

Суми остановилась перед гладкой белой дверью, на которой висела только одна маленькая, почти вежливая табличка: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Пояснила с усмешкой:

– Если бы он на самом деле хотел, чтобы никто не входил, то не стал бы ничего писать. Он же понимает, что для любого, кто хоть день пробыл в мире Абсурда, это как раз приглашение войти.

– Почему здесь все произносят это слово как географическое название? – спросила Нэнси. Она начинала чувствовать, что ей бы не помешала какая-нибудь вводная лекция об этой школе, где можно было бы получить ответы на все свои вопросы, чтобы чувствовать себя хоть немного увереннее.

– Потому что это и есть название. То есть и да, и нет. То есть без разницы, – ответила Суми, а потом постучала и крикнула: – Мы идем! – и толкнула дверь. За ней оказалось что-то среднее между книжным магазином и портновским ателье. Всюду, где только можно, громоздились стопки книг. Вся мебель, сколько ее тут было – кровать, письменный стол, обеденный стол, – по всей видимости, тоже была составлена из этих стопок, не считая книжных полок вдоль стен. Они-то все-таки были деревянные – вероятно, из соображений прочности. Сверху на книгах штабелями были навалены рулоны ткани – от ситца и муслина до бархата и благородного, тончайшего, переливчатого шелка. Посреди всего этого, на пьедестале из книжек в бумажных обложках, сидел по-турецки такой красивый юноша, каких Нэнси никогда в жизни не видела.

Кожа у него была золотисто-смуглая, волосы черные, а когда он поднял (с видимым недовольством) глаза от книги, которую держал в руках, Нэнси увидела, что глаза у него карие, а черты лица идеально правильные. Было в нем что-то вневременное, будто он вышел в материальный мир из какой-нибудь картины. И тут он заговорил:

– Какого хрена ты тут опять забыла, Суми? – в его речи слышался оклахомский акцент, густой, будто слой арахисового масла на тосте. – Я же тебе еще в тот раз сказал – нечего тебе здесь делать.

– Ты просто злишься, что я лучше придумала систему расстановки для твоих книг, – невозмутимо сказала Суми. – Да и все равно ты это не всерьез говорил. Я твой свет в окошке, пропаду – сам же скучать будешь.

– Ты их расставила по цвету, и я потом неделями не мог доискаться, где что. Я занят важным исследованием. – Кейд распрямил ноги и соскользнул со стопки книг. Одна книжка при этом свалилась, но упасть на пол не успела – он ловко подхватил ее. Потом повернулся к Нэнси: – Ты новенькая. Надеюсь, она тебя еще ни во что не втянула.

– Пока что только в чердачную дверь, – глупо сказала Нэнси. Щеки у нее вспыхнули, и она добавила: – В смысле, нет. Обычно меня не так легко во что-то втянуть.

– Она из тех, кто живет по принципу – замри, не шевелись, и, может быть, тебя не съедят, – сказала Суми и сунула Кейду в руки чемодан. – Вот, погляди, что ее родители устроили.

При виде ядовито-розового пластика Кейд приподнял брови.

– Ярко, – сказал он, чуть подумав. – Можно перекрасить.

– Сам чемодан – пожалуй. Но трусы-то не выкрасишь. То есть, вообще-то можно, но они потом будут колом стоять, как будто в них нагадили – поди докажи, что это не так. – На секунду лицо у Суми просветлело. Когда она снова заговорила, слова звучали так четко, что слышать это от нее было неожиданно и почти жутковато. – Родители подменили ей всю одежду, когда отправляли в школу. Знали, что ей это не понравится, и все равно сделали по-своему. Там записка была.

– А-а, – протянул Кейд – до него вдруг дошло. – Еще одна. Ну ладно. Значит, простой обмен?

– Извини, но я не понимаю, что происходит, – сказала Нэнси. – Суми схватила мой чемодан и убежала. Я не хочу никого затруднять…

– Ты не затрудняешь, – ответил Кейд. Забрал у Суми чемодан и повернулся к Нэнси. – Родители иногда не хотят признавать, что все изменилось. Им хочется, чтобы мир оставался в точности таким, как раньше, – до того, как их дети ушли навстречу приключениям и своей новой судьбе. А когда мир им не подчиняется, стараются силой втиснуть его в те же клетки, в которых держали нас. Кстати, я Кейд. Страна фей.

– Я Нэнси, а дальше – извини, не поняла.

– Я был в Стране фей. Три года там прожил, гонялся за радугами и рос не по дням, а по часам. Я убил короля гоблинов его собственным мечом, и он, испуская дух, провозгласил меня своим преемником – принцем гоблинов, наследником трона. – Кейд скрылся в лабиринте книг вместе с чемоданом. Его голос доносился из книжных завалов, и только по голосу можно было понять, где он сейчас. – Король был моим врагом, но он первым из всех взрослых разглядел, кто я такой. Весь двор Принцессы Радуги был возмущен до глубины души, и у первого же колодца желаний меня вышвырнули обратно. Я очнулся в поле, посреди Небраски, снова десятилетним, в платье, которое было на мне в тот день, когда я провалился в Призму. – Это слово он произнес так, что было совершенно ясно – это Призма с большой буквы, название какого-то странного прохода или портала. Голос его болезненно дрогнул, словно каждый звук этого слова вонзался в него, как нож в живую плоть.