Женщина-сфинкс - Лана Синявская Страница 50

– Точно, – сердито заметила Аня, – вся эта история вообще сильно смахивает на маскарад.

– Вы только посмотрите на его камзол! – ахнула Яся.

– А с ним что не в порядке? – устало спросила Аня, которую уже притомили сюрпризы. – Кажется, кривоват слегка. Впрочем, и сам портрет не блещет совершенством.

– Да не в этом дело, – отмахнулась Яся. – Таких камзолов вообще быть не может!

– Как это? А, понял! Шекспир ведь не был дворянином, а на его одежде сплошь жемчуга и брильянты. Я прав? – Макс был горд своей наблюдательностью, но Яся остудила его пыл.

– Нет, ребятки. Богатая отделка – это полбеды. В конце концов, на бумаге можно нарисовать все, что угодно. Суть в том, что у этого камзола одна половина от переда, а вторая половина – от спины.

В доказательство своих слов Яся не поленилась принести с полок, где находились книги свободного доступа, подходящую книгу со старинными портретами времен Шекспира, продемонстрировала то, что пыталась объяснить.

Все надолго замолчали. Аня внимательно изучала книгу. На соседней странице была надпись:

«Эта фигура, которую вы видите здесь помещенной, была для благородного Шекспира вырезана; в ней гравер вел борьбу с природой, чтобы превзойти саму жизнь. О, если бы он смог нарисовать его ум так же хорошо, как он схватил его лицо! – В этом месте Анна язвительно хихикнула. – Гравюра превзошла бы все, когда-либо написанное на меди. Но так как он не смог, то, читатель, смотри не на его портрет, а в его книгу».

– Вот это верно подмечено, глаза бы на него не смотрели.

– Чего ты там бормочешь? – спросила Яся.

– Да вот, читаю очередной пассаж. – Аня брезгливо ткнула пальцем в льстивую подпись к рисунку. – Этот Джонсон, похоже, хватил лишку.

– Может, он просто издевается? – предположил Макс, на которого странный текст тоже произвел впечатление.

К единому мнению они прийти не успели. По проходу к ним приближался Снежко. Лицо его сияло. К груди он прижимал кипу листов. И так бережно, как будто нес младенца.

– Ну? – спросили они хором.

– Нашел! – не веря сам себе, выдохнул Сашка. – Это сенсация! Вы не поверите, но все так и было на самом деле!

– Не томи! – взмолилась Анна. – Говори, кто они? Я, кажется, умру, если немедленно не узнаю, кто эти Голубь и Феникс!

Снежко взглянул на нее сочувственно, приосанился и провозгласил:

– Голубь – это Роджер Мэннерс, пятый граф Рэтленд. Феникс, соответственно, его жена – Елизавета Сидни. Они действительно умерли молодыми, в 1612 году. Умерли друг за другом, с разницей всего в полтора месяца. Он скончался двадцать шестого июня, она – первого августа.

– Мне необходимо увидеть ее портрет! – заволновалась Аня.

– Больше ты ничего не хочешь? – От испуга Макс начал злиться.

– В данный момент – нет! – отрезала Анна. – И не смотрите на меня как на сумасшедшую.

– С портретом проблемы, – признался Снежко, на которого Яся и Макс посмотрели с надеждой. – Елизавета Сидни была не слишком популярна в свое время, и портретов ее почти не сохранилось…

– Ты сказал «почти»? – Анна сразу ухватила суть.

– Есть один, – нехотя признался Сашка.

– Так за чем дело стало?

– Увидеть его можно, но сложно. Он принадлежит королеве и находится в замке Виндзор, в частной коллекции.

– Значит, мы поедем в этот замок.

– Да зачем это тебе? – взвыл Макс.

– Надо. А что с графом как-его-там?

– Портретов графа Рэтленда и вовсе не сохранилось, – расстроенно сообщил Снежко. – Увы.

– Да быть такого не может! – не поверила Яся. – Аристократ, граф в пятом колене. Для таких, как он, портреты являлись чем-то вроде фотографий, их рисовали налево и направо!

– Все так, – подтвердил Сашка виновато, хотя его вины тут вовсе не было, – но все портреты графа уничтожил пожар. Замок Бельвуар – его резиденция – выгорел почти полностью.

Анна почти не слушала. Она хмурилась, пытаясь понять, почему ей так необходимо увидеть лицо Елизаветы Сидни? Ее лицо! К внешности супруга она была равнодушна.

Ане захотелось немедленно поехать в Виндзор. Друзья еле отговорили ее.

А Саша рассказал все, что узнал о супругах Рэтленд.

– Граф Рэтленд был фигурой загадочной, – начал Саша издалека. – Это был человек большого ума и странных привычек. Обожал книги и владел огромной библиотекой, пользовался расположением короля Иакова. С королевой Елизаветой у Роджера вышла пренеприятная история. Он был одним из участников заговора Эссекса, заодно со своим близким другом графом… Саутгемптоном.

– Кажется, этому графу Шекспир посвятил свою первую поэму «Венера и Адонис», – с невинным видом заметила Яся.

– Верно. Она была опубликована в 1593 году в роскошном для новичка переплете. Если учесть, что Шакспер в те годы был практически нищим и не мог похвастаться даже знатным происхождением, то, естественно, возникает ряд вопросов. Но к ним мы вернемся позже. В тот год Роджеру Мэннерсу исполнилось семнадцать лет, Саутгемптон был старше на три года. Юный Рэтленд боготворил друга, часто гостил в его поместье. Оба они в те годы не вылезали из театра.

– И почему он посвятил поэму Саутгемптону? – спросила Анна возмущенно.

– Понятия не имею. Знаю только, что Шекспир больше никому своих произведений не посвящал.

– По-моему, – высказался Макс, – Шекспир вполне мог посвятить книгу Саутгемптону просто из благодарности. Ведь книга вышла на его деньги. А содержание…

– Ты прав. Сейчас уже ничего доказать нельзя. Но в этом посвящении есть еще одна странность. Шекспир обращается к графу, как к равному, что, учитывая его низкое происхождение, категорически недопустимо.

– А почему? – наивно спросила Аня.

– Мне и самому хотелось бы знать. Ладно, едем дальше. Рэтленд родился в тысяча пятьсот семьдесят шестом году, в Бельвуаре, своем родовом замке. Этот замок расположен неподалеку от легендарного Шервудского леса. Титул графа их семейство получило за пятьдесят лет до его рождения. Его удостоился за воинские заслуги прадед Роджера, Томас Мэннерс.

Сам Роджер стал графом в одиннадцать лет. Он получил блестящее образование. Учился в Кембридже, Оксфорде и Падуе. Его имя, в отличие от имени Шакспера, сохранилось в списках студентов. Уже с юности он стал странным. Окружающий мир не удовлетворял Роджера, он искал большего. Думается, увлечение юным красавцем Саутгемптоном, а затем и театром – явления одного порядка.

– Ты намекаешь на то, что Рэтленд был голубым? – напрямик спросил Макс.

– Возможно, – ответил Саша уклончиво.

– А как же Саутгемптон? – с обидой спросила Аня. – Неужели он разделял пристрастия своего друга? Не могу поверить!