Лексикон - Макс Бэрри Страница 59

– Элиот, если я не вернусь, – крикнул он, – будь ты проклят! – Его голос дрогнул. Он распахнул дверь.

И заблудилась я в пути В потерях, в одинокости.

Шарлотта Бронте «Отречение»

From: http://mediawatch.corporateoppression.com/community/tags/fox

Никак не могу взять в толк, что не так с «Фокс ньюс», или с MSNBC, или с другими СМИ. Я сталкиваюсь с этим на каждом шагу: я кому-то говорю что смотрю «Фокс», и на меня таращатся так, будто я убил младенца. Они спрашивают, как я могу это смотреть, это же пропаганда и т. д. и т. п. И они знают это не потому, что проводят целые дни с этими каналами, а потому что их любимые каналы, напр. какой-нибудь конкурент «Фокс», иногда дает клип из «Фокса», и от такой подачи «Фокс» выглядит глупо.

Между прочим, знаешь ли, «Фокс» и сам делает так же. Если бы я смотрел только его, я бы наверняка решил, что у тебя нет мозгов, если ты смотришь ту передачу, которую «Фокс» иногда показывает мне в клипах.

Но я смотрю не только «Фокс», потому что, чтобы дискредитировать пристрастный репортаж, не нужно искать менее пристрастный и всей душой верить ему. Во-первых, они все пристрастны, от языка, который они используют, до выбора историй, которые подают в репортажах. Разница между наиболее и наименее пристрастными новостями невелика, тут все продумано.

Важно другое: полагаясь на один источник информации, ты не можешь критически оценить его. Это все равно как если бы тебя заперли в комнате и я каждый день приходил бы и рассказывал бы, что происходит снаружи. Я смог бы запросто заставить тебя поверить во что угодно. Даже если бы не врал, я бы просто излагал тебе факты, которые поддерживают мою точку зрения, а те, которые против нее, опускал бы.

Вот это и происходит, если получаешь новости из одного источника. Именно это и случается, если ты прекращаешь слушать, едва слышишь слово или фразу, которая, как тебя научили, принадлежит врагу, напр. «окружающая среда» или «создание рабочих мест». Возможно, ты и умный человек, но как только ты позволяешь кому-то фильтровать за тебя мир, у тебя не остается доступа к критическому анализу того, что ты слышишь. В лучшем случае, в самом лучшем случае, ты заметишь, если они вдруг будут явно противоречить самим себе. Но если они тщательно следят за тем, чтобы сохранить внутреннюю логическую последовательность, – а они всегда тщательно следят за этим, – ты ничего не заметишь. Ведь ты уже делегировал им свою способность принимать собственные решения.

Она пыталась поймать Гарри в неподходящий момент. Когда он заходил под душ, или как только закрывал глаза по ночам, или когда спешил к двери, опаздывая на работу.

– Ты любишь меня? – спрашивала Эмили. Она улыбалась, чтобы он понимал, что она дразнит его.

– Может быть, – отвечал Гарри. Или ничего не отвечал. Брошенный им взгляд иногда как бы говорил: «Конечно, зачем спрашивать?», а в других случаях выражал недовольство: «Прекрати, я опаздываю».

Он действительно любил ее. Она была в этом уверена. Все свидетельства указывали на «да». Тогда почему бы не сказать об этом прямо? Именно это и выводило ее из себя. Ах, да, в мире Гарри нет надобности говорить о чем-то, чтобы сделать это реальным. Как же, как же…

Она так и сказала. И повторяла это много раз, начав три недели назад и увеличив частоту высказываний, за исключением четырехдневного перерыва неделей раньше. Все четыре дня она держалась с ним сухо, надеясь, что это подстегнет его к чему-то, но не подстегнуло. И это сводило ее с ума, потому что она не могла заставить его. У нее не было большого количества слов, зато у нее были уловки, и она вычислила его сегмент, и в ее сознании не было сомнения в том, что она вынудит Гарри Уилсона сказать то, что ей так хочется услышать. Но если она вынудит его, это уже не будет реальностью. Это уже будут не его слова. А ее, сказанные ею самой его устами. Это страшно раздражало.

* * *

– Вон та машина изъездила весь город, – сказала женщина, которая готовила сэндвич для Эмили. Та повернулась. У противоположной стороны улицы стоял темный седан с тонированными стеклами и с включенным двигателем, благодаря которому в салоне работал кондиционер. Слой пыли на нижней части свидетельствовал о том, что машина много колесила по окрестностям. – Видишь ее?

– Да, – сказала Эмили.

– Она не отсюда.

– Да. – Она посмотрела на сэндвич, который готовила эта женщина, Черил. Эмили приходила в этот магазин все четыре года по будням в обеденный перерыв. Она практически сроднилась с сэндвичами Черил.

– Ездила к шахтам. – Черил взмахнула ножом. – Взгляни на колеса.

Эмили взглянула. На покрышки налипла красная земля.

– Думаю, это кто-то из района. Администрация. – Черил взяла булку. – Тебе как – соль, перец?

– Нет, спасибо.

– Я все надеюсь, что ты передумаешь. – Черил надрезала булку. – Не могу представить, как ты ешь без всего.

– Я люблю без всего, – сказала Эмили и забрала сэндвич, хотя желание есть у нее пропало.

Периферийным зрением она видела машину, но намеренно не смотрела на нее. Когда машина тронулась с места, Эмили быстро зашла в торговый центр, где ее невозможно было отследить, прошла через него и окольными путями добралась до «Запутанного клубка». Заперла дверь и села по ту сторону прилавка. Она не знала, что ей чувствовать. Два года назад, а может, даже год назад она бы бросилась за машиной. Она бы стала стучать кулаками в стекло и умолять остановиться. Но сейчас все было по-другому.

У двери появился молодой мужчина в изящном сером костюме. Он нажал на ручку, дернул дверь, затем прижал ладони к стеклу и заглянул внутрь. Увидев ее, указал на ручку и одними губами произнес: «Открыто?».

Эмили отперла дверь. Он был молод, практически мальчишка. По его коже она поняла, что он приехал издалека, а не из окрестных мест.

– Спасибо, – сказал мужчина и вошел внутрь. Отбросил волосы – она впервые видела такую стрижку, когда пряди свисают на глаза. – Ох. Жарко.

– Чем могу вам помочь? – сказала Эмили.

Он улыбнулся, как бы показывая, что высоко ценит ее притворство.

– Хорошая новость. Можешь ехать домой.

Она ничего не сказала.

Мужчина посмотрел в окно:

– Дорога оказалась ужасно длинной. Меня предупреждали, что она длинная, но чтобы настолько… Это нечто. Или ничто. – Он перевел взгляд на нее. – Ничего и ничего на многие мили. Ты смогла привыкнуть к этому? – Эмили не ответила. – Мне кажется, привыкнуть к такому трудно.

– Можно привыкнуть ко всему.

– Конечно, – сказал он. – Мы можем ехать прямо сейчас.

– Сегодня?

– А есть проблема? – Его глаза были серые, как костюм.