Рептилия - Томас Тимайер Страница 6

Как всегда, я решил, что ошибся со временем. С другой стороны, благодаря этому у меня появился шанс повнимательнее осмотреть роскошный зал. Он был, как принято в английских аристократичных домах, украшен множеством охотничьих трофеев. Между чучелом глухаря и головой дикого кабана я обнаружил длинный деревянный лук с колчаном, стрелами и перьями хищных птиц. Лук был чудесно обработанным и, без сомнений, дорогим. Различное холодное оружие, рапиры и причудливые мечи, сменялись искусно украшенными ружьями. Казалось, я попал в оружейную палату исторического музея — в общем, так это и принято у англичан. Вот разве что экспонаты сделали бы честь самому лондонскому Тауэру. Но больше всего меня привлекло не оружие, а портрет над камином. Это оказался настоящий Тернер, [3]что я смог определить только с пяти шагов. Полотно изображало роскошное парусное судно, которое темная баржа тащила в док. Сцена была написана в типичной для Тернера манере — пейзаж тонул в вечерней мгле. При более близком рассмотрении на раме я обнаружил латунную табличку с надписью «Доблестный бой. Джозеф Уильям Тернер, 1838». Под этой картиной на камине стояли фотографии членов семейства Памбридж. Мое сердце замерло на секунду, когда я увидел снимок Эмили, на котором она радостно махала рукой фотографу. Здесь ей было около двадцати пяти лет и выглядела она совсем иначе, чем я представлял себе. Ее светлые волосы были коротко подстрижены — по последнему веянию моды. Я так близко наклонился над снимком, что почти коснулся рамки. Ее некогда круглое лицо вытянулось, нос, который раньше был маленьким и вздернутым, бросался в глаза. Губы стали полными, а во взгляде сияла жажда деятельности. Именно по глазам я узнал Эмили из моего детства. Она излучала энергию и страсть к приключениям. И вдруг, словно какой-то волшебник приподнял свой магический занавес, на меня обрушились воспоминания. Я услышал ее голос, ее звонкий смех и пение. Я вспомнил тот день, когда наша учительница музыки, мисс Вонгут, снова сделала нам выговор из-за недостаточного прилежания. Потом мы убежали в сад, в заросли бузины, где Эмили построила себе хижину. Мы просто взяли и сбежали, оставив нашу бранящуюся и вопящую учительницу в гордом одиночестве. Это был тот самый день, когда Эмили в первый раз заговорила о побеге. Не важно куда, главное — подальше от дома. Она призналась мне, что огромный дом просто угнетает ее. Он был таким одиноким и пустым, особенно ночью. Когда я приходил в гости, все менялось. Но стоило двери захлопнуться за мной — и одиночество снова возвращалось. Стены там словно бежали друг от друга, оставляя за собой вакуум и все больший холод. Помню, тогда я попытался утешить Эмили, но без особого успеха. Я вспомнил, как она долго и пристально смотрела мне в глаза. И кажется, то, что она увидела в них, обрадовало ее.

— Ты когда-нибудь целовал девочку?

Вопрос настиг меня, как удар молнии. Он раздался, как гром среди ясного неба. Я вспомнил, как жарко мне стало тогда. И дело было вовсе не в майском солнце, которое светило прямо над нами. Конечно, я никогда раньше не целовался, но мне было слишком трудно признаться в этом. И поэтому, вместо того чтобы ответить, я просто молча покачал головой.

— А хочешь?

Не помню, чтобы я сказал «да» или «нет». Вероятнее всего, я просто сидел молча, полностью замерший, как мышка перед кошкой, — и ждал. Эмили оценивающе посмотрела на меня, а потом, прежде чем я успел встать и со всех ног бежать оттуда, она поцеловала меня в губы. Сейчас я вспомнил об этом поцелуе, словно все случилось вчера. У меня было такое чувство, как будто тысячи звезд посыпались на меня с неба. Никогда, даже спустя тысячу лет спустя, не смогу забыть этого момента.

Я вздохнул…

— Ну разве она не прелесть? — раздался голос леди Памбридж прямо над моим ухом.

Я отпрянул назад от неожиданности — она вошла в комнату слишком тихо.

— Извините, я не хотела испугать вас. Но вы видимо так глубоко задумались над фотоснимком, что даже не заметили, как я вошла.

— Я как раз путешествовал во времени, — признался я.

— О да, мне знакомо это чувство, — улыбнулась хозяйка, — не переживайте. Когда вы достигнете моего возраста, вы станете все чаще обращаться к прошлому. Могу ли я предложить вам в качестве своих извинений «Амонтильядо» 1969 года?

— С удовольствием, — ответил я.

— Как вам ваша комната?

— Чудесно, мэм. Собственно, как и все здесь… Кстати, это поместье напоминает мне ваш старый дом в Хивере. Воспоминания о нем прочно обосновались в моей памяти.

— Ах, да, старый Хивер. Вы были там после смерти Рональда?

— Нет. Я продал дом. Он был полон воспоминаний, и это удручало меня. Да и к тому же, что прикажете делать со всем этим имением? Я рожден для городской жизни. На вырученные деньги я купил себе прекрасную квартиру, в которой чувствую себя абсолютно счастливым человеком.

— Извините меня за откровенность, но я считаю непростительной ошибкой, то, что вы продали дом, — сказала леди Памбридж и протянула мне стакан. — Поверьте мне, чем старше становишься, тем сильнее тянет к корням. Вы это еще почувствуете. Как вы думаете, почему мы с мужем построили этот дом по старым чертежам? Мы надеялись пустить корни здесь. Но знаете, что я скажу вам? Это не сработало! Никто и ничто не сможет заменить вам места вашей юности.

Она подняла бокал, и мы чокнулись. В этот момент в фойе раздались голоса. Видимо, пришли двое других гостей. Открылась дверь, в комнату вошли два австралийца. Оба были одеты в безупречные костюмы. Только Сикспенс, казалось, чувствовал себя неловко в подобном одеянии — равно как и я. Они оба выглядели так, словно были героями из рассказов Джона Райдера Хаггарда. И несмотря на то, что мой скептицизм по отношению к Малони не стал меньше, мне было любопытно, что же свело вместе двух столь разных людей.

— Пожалуйста, проходите, — привычно и уверенно сказала леди Памбридж. И я задался вопросом, как звучал ее голос в те времена, когда она была в полном расцвете сил.

— Эстон, налейте джентльменам, чего они пожелают. Я надеюсь, что вы успели нагулять аппетит, потому что Миранда, моя повариха, приготовила для вас нечто особенное.

— Я голоден, как волк, — засмеялся Малони и покачал головой, когда Эстон предложил ему стаканчик шерри. — Спасибо, но, мой друг, это не для меня, — сказал он дворецкому, который уже налил ему стакан и от неожиданного отказа высоко поднял брови. — Я лучше останусь трезвым до того самого момента, когда мы узнаем цель нашего визита. Мои комплименты леди Памбридж. Комнаты просто великолепные. Я даже не мог мечтать о том, что буду чувствовать себя так хорошо в непосредственной близости от моря. Я же, по сути, та еще сухопутная крыса.

— А где именно находится Лай-Крик? — я снова приценился к нему.

— На юге. У подножия северного бассейна Флиндерса. — Когда он заметил, что выражение моего лица ничуть не изменилось, то спросил:

— Вы знаете, где находится Аделаида?