Призрачные огни - Дин Кунц Страница 62

Рейчел долго молчала. Затем тихо сказала:

– Господи, я так сосредоточилась на моем личном участии в деле, на том, что это значит для меня, что и не подумала посмотреть на это пошире.

– Значит, им надо до нас добраться, – резюмировал Бен.

– Они не хотят, чтобы мы раскрыли тайну проекта до того, как работа над ним успешно завершится. Если такое произойдет, они не смогут беспрепятственно продолжать исследования.

– Именно. Поскольку ты теперь наследуешь большую часть акций Генеплана, правительство, возможно, надеется принудить тебя к сотрудничеству как для блага страны, так и для твоего собственного блага.

Она покачала головой:

– Меня не переубедить. По крайней мере в этом. Во-первых, если есть шанс так значительно увеличить продолжительность жизни и ускорить процесс, заживления с помощью генной инженерии, тогда исследования надо проводить открыто и их результаты должны стать достоянием всех. Аморально относиться к этому по-другому.

– Я догадывался, что ты к этому так отнесешься, – сказал он, резко бросая «Форд» сначала в правый, а потом в левый поворот.

– И потом, они не смогут убедить меня продолжать исследования в том же направлении, которого придерживалась группа, работавшая над проектом «Уайлдкард», потому что я считаю его неправильным.

– Знал, что ты так скажешь, – одобрительно заметил Бен.

– Конечно, я слабо разбираюсь в генетике, но мне ясно, насколько опасен их подход. Помнишь, я рассказывала тебе про мышек. И вспомни… кровь в багажнике машины в Вилла-Парке.

Он помнил, и то была одна из причин, почему он купил ружье.

– Если я получу контроль над Генепланом, – продолжала она, – то буду настаивать, чтобы с проектом «Уайлдкард» было покончено, а поиски велись в совершенно новом направлении.

– Знал, что и это ты скажешь, – отозвался Бен, – и еще я думаю, что и правительство об этом догадывается. И не слишком надеюсь, что они просто хотят получить шанс переубедить тебя. Как о жене Эрика им, без сомнения, многое о тебе известно, а значит, они понимают, что тебя нельзя подкупить или добиться чего-либо угрозами и заставить делать то, что ты считаешь неправильным. Полагаю, они и пытаться не будут.

– У меня католическое воспитание, – произнесла она с долей иронии. – Сам знаешь, строгая, суровая, религиозная семья.

Он не знал. Она впервые заговорила об этом.

– Совсем еще маленькой, – продолжила она тихо, – меня послали в интернат для девочек, которым руководили монахини. Я его ненавидела… бесконечные проповеди… унижение исповеди, когда я была вынуждена рассказывать о моих жалких грехах. Но что-то положительное в этом все же было, как ты думаешь? Вряд ли я была бы уж такой неподкупной, не проведи я все эти годы под присмотром сестер-монахинь.

Бен почувствовал, что эти признания – лишь маленькая веточка на огромном и, возможно, уродливом дереве ее мрачного жизненного опыта.

Он на секунду отвел глаза от дороги. Ему хотелось видеть выражение лица Рейчел. Но разобрать что-либо было трудно из-за постоянной смены света и тени и солнечных бликов, падающих сквозь лобовое стекло. Создавалось впечатление пляшущего пламени, он только частично видел ее лицо, вторая половина находилась как бы за сверкающим, слепящим занавесом.

– Ладно, – вздохнула она, – если Пентагон знает, что им меня не переубедить, зачем выдавать ордера на основании сфабрикованных обвинений, занимать поисками стольких людей?

– Они хотят тебя убить, – прямо сказал Бен.

– Что?

– Им выгоднее убрать тебя и иметь дело с партнерами Эрика – Ноулсом, Сейцем и другими, потому что в их продажности они уверены.

Рейчел выглядела потрясенной, что его вовсе не удивило. Ее нельзя было обвинить в наивности или предполагать, что она витает в облаках. Но, как человек сегодняшнего дня, она по собственной воле мало думала о сложностях постоянно меняющегося мира, разве только в тех случаях, когда это мешало ее желанию прожить каждый момент с максимальным удовольствием. Она на веру принимала множество мифов, потому что ее это устраивало, облегчало ей жизнь, и среди этих мифов один был о том, что правительство всегда стоит на защите ее интересов, чего бы это ни касалось: войны, реформ системы правосудия, повышения налогов и так далее. Будучи аполитичной, она не придавала значения тому, кто победит или, вернее, узурпирует власть в результате подсчета голосов. Куда проще было верить в благородные намерения тех, кто так рвется послужить обществу.

И сейчас она смотрела на Бена, широко раскрыв глаза от изумления. Ему не нужно было даже видеть ее лицо в постоянной смене света и тени, чтобы разглядеть это выражение. Он ощутил его по внезапно участившемуся дыханию и напряжению, охватившему ее и заставившему сесть прямее.

– Убить меня? Да нет же, Бенни. Американское правительство не какая-то банановая республика, чтобы убивать своих граждан. Конечно, нет.

– Да я не имею в виду все правительство, Рейчел. Ни конгресс, ни сенат, ни президент, ни кабинет министров не собирались на совещание, чтобы решить,

что с тобой делать, не устраивали массовых заговоров с целью уничтожить тебя. Но кто-то в Пентагоне, а может, Бюро по оборонной безопасности или ЦРУ считает, что ты стоишь на пути национальных интересов, представляешь собой угрозу для благополучия миллионов граждан. Когда речь идет о благополучии миллионов и двух незначительных убийствах, они в выборе не сомневаются – всегда на стороне большинства. Одно или два маленьких убийства, даже десятки тысяч убийств кажутся им оправданными, когда на карту поставлено благополучие масс. Во всяком случае, такова их точка зрения, хотя они и любят разоряться насчет священных прав каждого человека. Так что они вполне могут приказать убить одного или двоих и при этом чувствовать, что правда на их стороне.

– Боже милосердный, – произнесла Рейчел с чувством. – И куда я тебя втянула, Бенни?

– Никуда ты меня не втянула, – возразил он. – Я сам влез, силком. Ты ничего не могла поделать. И я не жалею.

Она, казалось, потеряла дар речи.

Впереди дорога поворачивала налево, к озеру. Надпись гласила: «К ОЗЕРУ – ПРОКАТ ЛОДОК».

Бен свернул с основной магистрали и поехал вниз по узкой дороге, покрытой гравием и петляющей между гигантскими деревьями. Через четверть часа он выехал из леса на большую, футов шестьдесят в ширину и футов триста в длину, поляну вдоль берега озера. В некоторых местах озеро сверкало солнечными блестками, а в других – солнечный свет извивался по его поверхности длинными полосами и волны поднимали их вверх. От зрелища рябило в глазах.

Больше десятка легковых машин, грузовичков и трейлеров были припаркованы в дальнем углу поляны. Большой пикап, ярко выкрашенный в черную, серую и красную полосу и сверкающий многочисленными хромированными деталями, стоял у кромки воды, и трое мужчин спускали на воду с трейлера двадцатичетырехфутовый катер с двумя моторами. Несколько человек обедали за раскладными столами на берегу, рядом бродил ирландский сеттер в поисках остатков еды, двое мальчишек перебрасывали друг другу мяч, а восемь или десять рыбаков налаживали рыболовную снасть.