Эвервилль - Клайв Баркер Страница 62

— Неужели? — Будденбаум протянул руку к голове. Та оказалась забинтована. — Как долго я пробыл без сознания?

— Примерно восемь часов.

— Восемь? — Он сел в постели. — Господи.

— Ты должен лежать.

— Некогда Мне нужно кое-что сделать. Это очень важно. — Он потер рукой лоб. — Кто-то должен приехать. Мне нужно… нужно… Бог ты мой, не помню. — Он в отчаянии по смотрел на Сета— Дело плохо, — сказал он. — Дело очень плохо. — Он схватил Сета за руку и притянул к себе. — У нас ведь была связь, не так ли? — Сет не понял, о чем он. — Мы занимались любовью, мы с тобой?

— А, да. Да, мы пришли туда, а этот идиот Босли, этот истинный, видите ли, христианин…

— В истинных христианах нет ничего плохого, — провор чал Будденбаум… Мне-то ты веришь?

— Конечно, верю, — ответил Сет, касаясь рукой его лица — Ты мне сказал, что будет.

— Да? Сказал? И что будет?

— Ты сказал, что идут аватары. — Сет с запинкой произнес это слово. — Сказал, что они выше ангелов.

Отчаяние исчезло с лица Будденбаума.

— Аватары, — повторил он. — Да, конечно.

Он спустил ноги с кровати.

— Тебе нельзя вставать, — забеспокоился Сет, — у тебя серьезные травмы.

— Бывало и похуже, и ничего, пережил, поверь мне, — успокоил его Будденбаум. — Где моя одежда?

Он встал и направился в угол комнаты, где стоял узкий платяной шкаф.

— Мы все еще в Эвервилле?

— Нет, в Силвертоне.

— Как далеко это?

— Тридцать пять миль.

— Ты как; сюда попал?

— Взял машину у матери. Но, Оуэн, тебе нужно…

— Наплевать на трещины, я рискую потерять больше, — перебил его Будденбаум, открывая шкаф и доставая свои вещи. — Гораздо больше.

— Что?

— Это слишком сложно…

— Я быстро схватываю, — напомнил Сет. — Ты же знаешь. Ты сам так сказал.

— Помоги мне одеться.

— Это все, на что я гожусь? — возмутился Сет. — Я не идиот, которого ты снял, чтобы так со мной обращаться.

— Тогда прекрати вести себя как идиот! — рявкнул Будденбаум.

Сет отпрянул.

— Все понятно, — проговорил он.

— Я не хотел тебя обидеть.

— Ты хотел, чтобы кто-нибудь помог тебе одеться. Позови сиделку. И чтобы тебя отвезли в Эвервилль. Вызови такси.

— Сет…

Поздно. Мальчишка выбежал в коридор, хлопнув дверью.

Оуэн и не попытался его остановить, ему некогда было спорить. Побегает и вернется. А если нет, значит, нет. Через несколько часов ему не понадобится ни помощь, ни дружба, ни сам Сет, ни какой-либо другой капризный мальчишка. Он, Оуэн Будденбаум, освободится от всего на свете, включая любовь, от всей земной мелочности, и начнет жить вне времени и пространства Он отринет земное, как все небо жители, безначальные и бесконечные, существующие вечно в своей удивительной и прекрасной сути.

Он почти оделся, когда в палату заглянул врач — молодой, белобрысый, лохматый, с бледным, как сыворотка, лицом.

— Мистер Будденбаум, что вы делаете? — спросил он.

— Мне казалось, это очевидно, — ответил Оуэн.

— Вы не можете уйти.

— Ничего подобного. Я не могу остаться. У меня дела.

— Удивительно, как вы смогли встать! — воскликнул доктор. — Я просто требую, чтобы вы легли.

Он направился к Оуэну, который нетерпеливо поднял руки.

— Не мешайте, — проговорил он. — Если хотите помочь мне, вызовите такси.

— Если вы отсюда уйдете, — сказал врач, — я за последствия не отвечаю.

— Вот и отлично, — кивнул Оуэн. — А теперь, прошу вас, выйдите и позвольте мне одеться.

Эвервилль гордился своими кладбищами: для такого маленького городка их было действительно много. Католическое кладбище Святой Марии лежало в двух милях от городской черты на Мулино-Роуд, а три остальных находились в городе: кладбище Пионеров (самое маленькое и самое примечательное с исторической точки зрения), кладбище Поттеров (названное так по имени семьи, чьих могил там было больше прочих) и самое обыкновенное старое городское кладбище. Долан привел Эрвина на кладбище Поттеров на Лэмброл-Драйв, возле старой почты.

По пути он беспрерывно болтал, главным образом о том, как изменился город за последние несколько лет. По мнению Долана, к худшему. Утратило смысл и исчезло многое из прошлого Эвервилля — семейные магазинчики, старые дома и даже уличные фонари.

— При жизни я об этом не думал, — сказал Долан. — Ты тоже, не так ли? Ведь живешь как можешь. Надеешься, что к тебе никто не явится из налоговой; что в субботу ты как следует повеселишься; что облысеешь не слишком рано. И нет времени задумываться о прошлом до тех пор, пока сам не станешь частью этого прошлого. Но тогда…

— Что тогда?

— Тогда понимаешь: если что ушло, то ушло навсегда. — Долан указал на здание старой почты. Ее закрыли, когда в Сэлеме открылось новая, более современная. — Вот посмотри, — сказал он. — Ведь его могли бы сохранить, так? Устроить в нем что-нибудь полезное для общества.

— Какого общества? — спросил Эрвин. — Нет здесь ни какого общества. Есть несколько тысяч людей, случайно ставших соседями. Я юрист, и мне приходилось видеть всякое. Они судятся, если не там поставили забор или спилили не то дерево. Посмотришь на них — вроде бы хорошие соседи, прекрасные люди. Но я тебе точно скажу; если бы закон позволял, они бы поубивали Друг друга.

Только когда договорил, он понял неуместность этих слов.

— Я лишь пытался защитить детей, — глухо произнес Долан.

— Я не про тебя, — пробормотал Эрвин. — То, что ты сделал…

— Было неправильно. Сам знаю. Мы совершили страшную ошибку, и сожалеть о ней я буду вечно. Но тогда мы думали, что мы правы.

— И как потом к вам отнеслось ваше драгоценное общество? Когда они поняли, что вы ошиблись. Вы стали париями, верно?

Долан промолчал.

— Вот тебе и всё общество, — заключил Эрвин.

В молчании они дошли до ворот кладбища, а там Долан спросил:

— Ты знаешь, кто такой Хьюберт Нордхофф?

— Тот, чья семья владела мельницей?

— Не только мельницей. Он тут многим владел целых пятьдесят лет.

— Ну и с чего ты о нем вспомнил?

— Он устраивает для нас прием каждую последнюю пятницу месяца.

— Здесь? — спросил Эрвин, взгля1гув на кладбище сквозь чугунную решетку ворот.

Луну закрывали тонкие прозрачные облака, но было достаточно светло, чтобы разглядеть могилы. Резные надгробия с ангелами или урнами отмечали места упокоения тех, чьи родственники не жалели денег, но в основном виднелись простые могильные камни.