Сейд. Джихад крещеного убийцы - Аждар Улдуз Страница 68

– Нет, Ва... а-аше... Всесвя... во!.. – задыхался секретарь. Глаза его бегали. «Точно, мразь, мзду взял!» – подумал Папа и устало отпустил ворот секретаря.

– Никаких приемов после вечерни не будет. Я вернусь, чтобы работать над письмами. И ты сегодня будешь здесь, со мной, пока я не уйду. А потом пойдешь в часовню и до утра будешь замаливать грех... сейчас же пойдешь со мной – будешь прислуживать мне на вечерне.

Секретарь семенил вслед за Папой, а в голове его, подобно дерьму в водах Тибра весной, бурлили мысли о том, как же не потерять обещанные франками золотые... ведь заплатить должны были в приемной, перед самой аудиенцией... Может, обмануть? Взять золото, заставить ждать, а потом сказать, что Папа ушел через тайный ход и не примет? Что они ему сделают? Ничего! Да, обмануть.

* * *

Шевалье и вельшка шли по коридорам папской резиденции и против воли восторгались. Золото с Востока превратилось в величие Церкви, и лучше всего это наблюдалось здесь, в сердце папской власти. Роскошь во всем, и даже дворец королей в Париже был лишь жалким, убогим сараем по сравнению с этими величественными палатами, в которых не было ни смирения, ни аскетизма, но всё дышало истинной Властью, которая основывается на золоте! А золото здесь было во всем! Золото, награбленное там, в Иерусалиме, превратилось в стены, гобелены на этих стенах, украшения и фрески... И другое золото – мзда, взятки, тот же грабеж, но уже совершаемый здесь, в Риме – всё это золото они видели в роскошных рясах и одеяниях кардиналов, епископов и их секретарей и служек, встречавшихся по пути. Золото светилось в их глазах, и даже в самой осанке. И пускай ходили они по этим коридорам спокойно – не было в этом спокойствии христианского смирения, но была уверенность и властность тех, кто привык вершить судьбы мира. И, зная всё, что пришлось узнать за недолгие, но насыщенные годы своей жизни, шевалье Де Бурдейль понимал, что вершатся дела здесь далеко не праведные. Становилось даже обидно за золото, которое пришлось отдать одному из этих вершителей.

Их вел высокий, светловолосый воин в ярких, дорогих доспехах, наемник из отряда викингов, что пришли вместе с Папой из Швеции и поклялись защищать его, как своего крестного отца. Ведь и вправду, когда-то, будучи еще лишь легатом Рима, нынешний Папа отправился в Данию и, как рассказывали некоторые, жестким своим характером и силой снискал себе уважение северных варваров. Дружил с конунгами шведскими и добился для них отдельного от датчан епископата. И тогда некоторые из тех, кто всё еще отвергал власть Рима над собой и поклонялся старым, языческим богам, приняли крест и стали верными слугами того, кто лишил их Вальгаллы... но подарил мечту о рае! И шевалье подумал о том, что такие вот наемники однажды войдут в его страну, чтобы убивать, жечь и грабить – волею Церкви... Обида за потраченное золото прошла – уж лучше так, чем снова войны и смерть. Христиане новые будут убивать христиан старых – за что? За Власть, которую продолжает утверждать по Европе Церковь? Да пусть подавятся этим золотом!

Рыжая вельшка словно почувствовала мысли своего рыцаря, постаралась как можно незаметнее взять его за руку, успокаивающе сжала пальцы, словно пытаясь сказать: «Я – с тобой!» Помогло. «Думай обо мне!» – читалось во взгляде любимой женщины. И это тоже помогало. Потому что после всего, что пришлось пережить, шевалье воспринимал роскошь и благолепие этого места как оскорбление. Оскорбление за каждого крестоносца, погибшего там, на Святой Земле, пролившего кровь, вернувшегося увечным. Он понимал – их посылали на смерть ради золота. Это было... обидно!

Кардинал пока что выполнял обещанное. Он сам встретил их у входа, препоручил этому шведу, объяснив, что тот проводит их в приемный покой Папы и там они должны будут отдать оставшееся по договоренности золото его племяннику, после чего встретятся с Его Преосвященством. «Аудиенция уже записана, только зря вы взяли с собой bella donna, но я молился всю ночь у себя за успех этой встречи, так что всё будет хорошо, amen!» – сказал кардинал из Мазарини и даже пару коридоров молча прошел вместе с ними, но потом куда-то пропал. Шевалье усмехнулся про себя, понимая, что молиться в том состоянии, в каком он его вчера оставил, было вряд ли возможно. Но смеяться расхотелось, когда он подумал, а вдруг кардинал прав и Папа потребует, чтобы bella donna сегодня навестила его покои?

– Wea peasti stunnea nea raeturn! – вдруг сказала на непонятном языке вельшка.

– Что? – удивленно спросил шевалье.

– Так на нашем языке, на йола, говорят. Прошло время, когда можно было повернуть назад, – спокойно как всегда объяснила Рыжая. И вдруг задорно улыбнулась:

– Я больше не прачка в твоем обозе, мой маленький рыцарь, и я сама решаю, что мне делать. Но тебя я не предам никогда, поверь слову женщины, родившей короля!

Юный шевалье от этих слов не стал спокойнее как мужчина... но как посланник своей королевы стал значительно увереннее в себе. И всё же... он должен был это сказать:

– Обещай мне... что ты...

– Что? – Вельшка говорила тихо, но казалось, будто она громко хохочет. – Обещать, что не позволю старому священнику тронуть меня? Я могу обещать тебе, мой рыцарь, что могу сама тронуть его так, что он навсегда запомнит это прикосновение! На всю свою священную жизнь! Я крестилась, но чувствую, что это только научило меня управлять своей силой, а не лишило ее. И давай больше не будем об этом! Ты мне все-таки не муж!

Последние слова заставили шевалье забыть обо всем – о миссии, порученной Изольдой, о том, что они в самом сердце папской власти, в резиденции Его Всесвятейшества, о ее обозном прошлом... Всё, что сейчас занимало его мысли было: «Я отведу ее под венец! Как только вернемся в Париж! Нет – здесь же! В Риме! Завтра же!»

– Правда, нужно будет благословение мамочки... – словно прочитав его мысли, задумчиво сказала Шалунья Рыжая. И добавила: – Хотя благословения Изольды будет достаточно... Благословение королевы-матери – оно дорогого стоит!

– Покои Его Высокопреосвященства! – торжественно объявил щвед. По угрюмому выражению его лица была видно, что он недоволен – и тем, как громко перешептывались эти двое на непонятном ему языке, потому что говорили шевалье и Рыжая между собой на арабском, да и вообще... Швед недавно приехал служить в Рим, к своему дяде, который был капитаном папской охраны. Он был хорошим солдатом и свою нынешнюю работу воспринимал очень серьезно. А еще он мечтал совершить подвиг. Хоть какой-нибудь. Потому что солдат без подвига – это неправильно как-то! А подвигами в Латеране и не пахло. Только интриги да шпионство... Но он был хорошим солдатом и потому держал свои чувства при себе, лишь жестом показал, что шевалье должен снять с пояса меч и передать ему. После чего позволил этим двоим пройти за дверь, ведущую в комнату секретаря. Сам прошел за ними и застыл у двери.

Завидев вошедших, юркий молодой секретарь Папы, новенький (прежнего, смуглого, говорят, он был из сарацин, швед уважал больше, а этот на змею какую-то похож), взметнулся из-за письменногого стола, недовольно взглянул на рослого скандинава: