Темная материя - Питер Страуб Страница 68

А Мэллон пел. Может, более верное слово — читал нараспев. Оперенные музыкой, слова вылетали и взрывались в атмосфере — Гути так и не удалось уловить перехода от неистовой тишины к медно-трубному триумфу: он чувствовал, будто секунда или две вырезаны из фильма его жизни. А потом они прорвались.

Удалось лишь мельком увидеть их — рыжего гиганта с мечом, огромную свинью, старика со старухой, пьяного короля из жидких зеркал. От ужаса он закрыл глаза. От страха за Миногу и Мэллона снова открыл. Не мог он сунуть голову в песок, когда эти двое в опасности.

* * *

Казалось, будто все — кроме Миноги — провалились в ад. И хотя уже настала ночь, низко над землей вновь зависло солнце, неправдоподобно огромное и красное.

На темном склоне футах в десяти справа от нарисованного круга показывалось и тотчас исчезало что-то неясное, темное и пугающее. Над ним кружили мухи, привлеченные невыносимой вонью козлов, свиней, нечистот, смерти — всем сразу и ничем конкретно: вонью полной пустоты, полного отсутствия. Вонючее создание не хотело, чтобы его заметили. В отличие от ужасных демонов, скакавших вокруг него — эти-то словно требовали внимания, — извивающаяся, мерцающая тварь старалась скрыться из виду. Она делает свое дело, когда невидима, понял Гути. Существо создано какой-то зловещей силой, чтобы ускользать из поля зрения человека.

Когда это понимание пришло к нему, Гути открылось другое, много-много хуже, и пригвоздило к месту, словно сверхъестественная рука повернула кран и вся кровь вытекла из тела. Гути застыл в противостоянии с абсолютной пустотой, в которой любое действие, слово, чувство — мощное или утонченное — не имели значения. Все уничтожил внезапный удар хвоста этого существа, если у него был хвост; движение его глаз, проникновение сквозь сопротивляющийся воздух его нечестивой силы. Все было уничтожено, размолото и превращено в соль, в дерьмо.

У Гути подкосились ноги, и он, сдаваясь, рухнул на колени, а демоническая тварь судорожно дернулась и исчезла. Кружащие мухи и приближающаяся полоса примятой травы подсказали Гути, куда направлялось это ужасное непотребство. Как и огромное солнце, существо действовало как бы само по себе. Гути чувствовал, что не сможет даже двинуться, не сможет перевести ни слова из триумфальной латыни, срывавшейся с губ Мэллона. Демон полудня, Полуденный демон — вот кого напоминало чудовище, — скользнул еще на два фута ближе. Никто, кроме него и Миноги, не видел этого.

У меня осталось несколько секунд, подумал Гути. С другой стороны от Спенсера Мэллона, которого, как понял Гути, он сейчас потеряет из-за простой уловки смерти, нет, не смерти — стирания, надменные, порочные соседи поддались своим стремлениям. Мерзкий Кит Хейвард бежал к Миноге. Глаза его превратились в черные камни, руки вытянуты вперед, как клешни. Бретт Милстрэп, все еще делая вид, будто воспринимает происходящее как легкий абсурд, умудрился оторвать край ткани сумасшедшего мира. Гути мельком увидел бездонную черноту и одинокий луч неприятного, неживого света.

Гигантская сфера ночного солнца, окрасившись желтым, потом красным и снова желтым — так, догадался Гути, проявлялось ее нечеловеческое сознание, — качнулась в небесных глубинах и придвинулась ближе к лугу.

В последнюю секунду жизни Говарда Блая, одновременно с исчезновением Бретта Милстрэпа из нашего мира, Кит Хейвард столкнулся с невидимой тварью. Сквозь фонтан крови, взметнувшийся на месте безумца, Гути увидел пульсирующий, размером с луну шар, с грохотом мчащийся к нему, и понял, что это смертельно опасно. Он догадался, что сфера представляла собой не одно целое, а средоточие великого множества слов и предложений: раскаленных слов, кипящих предложений — многие и многие тысячи фраз, мечущиеся и извивающиеся, как чудовищные, бесконечно длинные, сцепившиеся змеи. И он знал их все: они хранились у него в памяти.

Ему никогда не удалось бы описать начавшуюся суматоху. Когда солнце из кипящих фраз врезалось в него, он растворился в нем и исчез из этого мира. Он покинул свое уничтоженное тело и вплелся в уютную последовательность «подлежащее-сказуемое-дополнение»; а оттуда — в цепочку разрозненных предложений, укрывших его в гудящем рое точек с запятыми. Он сделался индейцем в огромном лесу, и звали его Ункас. Скучающие и безразличные чиновники под личинами собак на задних лапах в старомодных одеждах наполовину тащили, наполовину провожали, поддерживая, его в унылую комнату с единственным высоким окном, где бросили на тонкий соломенный тюфяк, раскатанный вдоль дальней стены. Кто-то, он не разглядел, принес ему суп. Кто-то невидимый так напугал его, что он обмочился. Несколько сложных предложений подхватили его, затащили в зиму и швырнули на заднее сиденье пикапа, за которым гнались волки. Он сказал: «Мне не нужно лекарство», его голос дрожал сильнее, чем прежде. Из испанского форелевого ручья выпрыгнула рыбка и шлепнулась в плетенную из камыша корзину. Свирепого вида женщина в длинном черном вечернем платье стремительно метнулась к нему от огромного распахнутого окна, за которым просматривалось горбатящееся скалами корнуоллское побережье. Не изволит ли он прыгнуть? Спенсер Мэллон разбил его сердце навеки своим бегством — даже не оглянулся, не сказал ни слова! — в клубящееся желто-оранжевое облако, вонявшее мертвечиной, нечистотами и вечностью. Женщина с грязным лицом кастрировала визжащего поросенка и швырнула в него отрезанными гениталиями. Кролик сдох. Щенок сдох. Император тоже. Он был влюблен в сиделку-итальянку и после ее смерти побрел домой под дождем. Книжная полка упала на неприятного бедняка и убила его. Человек в униформе швырнул очередной том в погребальный костер из горящих книг. Рыдая, Гути Блай вновь обмочил штаны и пополз незнамо куда под внимательными взглядами недособак, собак-пугал и собак-вешалок.

Восемнадцать часов спустя почуявший неладное сторож нашел Гути под трибунами стадиона «Кэмп Рэндалл» среди гор оберток от жвачки и пачек из-под сигарет, пыльных использованных презервативов и разбитых полупинтовых бутылок. Как он с луга агрофакультета добрался до футбольного стадиона, Гути понятия не имел. Похоже, он вслепую искал убежища и случайно забрел на территорию спортивного комплекса. Сторож потолкал его в плечо и велел проваливать, Гути же в ответ поморгал и выдал цитату из Готорна: «Придерживаясь уединенных троп, он тем самым собирается сохранить в себе простоту и ребячество… с благоуханной свежестью и незапятнанной чистотой помыслов…» [40]

Сторож притащил его в свою каморку и вызвал полицию.

* * *

В седьмом часу мы с Доном вернулись в гостиницу и на несколько минут разошлись по номерам. Приветствуя в баре Дона, заказывая бокал вина, болтая с барменом, неся напитки через все помещение, чтобы занять наш маленький круглый стол, я раздавал извиняющиеся улыбки и упреждающие взгляды, выдававшие озабоченность важной новой информацией.

Мы сели, и Дон сказал:

— Давай выкладывай, а то лопнешь.

— Знаю, знаю, — ответил я. — Похоже на полное совпадение. Только ты не поверишь.

— Уже не верю.