Дверь на Сатурн - Кларк Эштон Смит Страница 7

Затем стало казаться, что настроение создателя лабиринта с каждым шагом постепенно все более и более портилось, становилось все более мрачным и угрожающим. Искривленные переплетающиеся стволы деревьев, окаймляющих путь, походили на статуи, олицетворяющие борьбу, их освещали громадные флюоресцирующие грибы, которые, напоминали дьявольские свечи. Тропинка спускалась к зловещим омутам, освещенным мечущимися колдовскими огнями, или карабкалась по опасно наклоненным выступам сквозь пещеры, образованные густой листвой, сверкавшей, как медные чешуйки дракона. Она разделялась на каждом шагу, разветвление все увеличивалось, и, хотя Тильяри никогда не заблудился бы в джунглях, он был бы бессилен повторить свой путь по закоулкам этого лабиринта. Он продолжал идти, поддерживаемый надеждой, что какая-нибудь счастливая случайность выведет его к Атле. Много раз он выкрикивал ее имя, но ответом было лишь далекое насмешливое эхо или печальный вой какого-то невидимого зверя.

Воин пробирался сквозь щупальца смертоносных гидр, хаотично свивавших и развивавших свои кольца рядом с ним. Его путь все более и более светлел, светившиеся в ночи плоды и цветы бледнели и тускнели, точно угасающие свечи на шабаше ведьм. Взошло самое первое из трех солнц; его янтарно-желтые лучи просачивались сквозь вычурные сплетения ветвей ядовитых виноградных лоз.

Вдалеке, точно обрушившись на лабиринт с невидимой вершины, раздался хор медных голосов, похожих на говорящие колокольчики. Охотник не мог различить слов, но тон был похож на мрачно-торжественное объявление, предсказывающее смертельный исход. Затем голоса стихли, и ни один звук не нарушал тишину, за исключением шипения и шелеста колышущихся растений.

Теперь, когда Тильяри продвигался вперед, казалось, что каждый его шаг предопределен заранее. Он больше не волен был выбирать свой путь, ибо множество тропинок заросли растениями, с которыми он не отваживался столкнуться, другие же преграждали ужасающие переплетения кактусов или водоемы, кишевшие пиявками, размером превосходящих рыбы. Взошли второе и третье солнца, освещая своими изумрудными и алыми лучами кошмарную паутину, неотвратимо сплетающуюся вокруг него.

Он взбирался вверх по ступенькам, увитым ползучим виноградом, и по уступам, заросшим колючими цепляющимися столетниками. Изредка ему открывались пространства под ним или площадки, к которым он шел. Где-то в тупике ему встретилась одна из обезьяноподобных тварей Маал Двеба – мрачное, дикое создание, чья шерсть лоснилась и блестела, как у мокрой выдры, точно оно только что выкупалось в одном из водоемов. Животное пробежало мимо Тильяри с хриплым рыком, отшатнувшись, как и другие, от его тела, намазанного дурно пахнущим соком… Но нигде не видел он ни Атле, ни Мокайра, который должен был опередить его.

Воин дошел до причудливой маленькой панели из оникса, продолговатой и окруженной огромными цветами с бронзовыми стеблями и склоненными великанскими чашечками-колокольчиками, напоминавшими разверстые пасти зевающих химер, обнажающие их малиновые глотки. Он ступил на панель, пробравшись через узкий просвет в своеобразной изгороди, и остановился в нерешительности перед сомкнутым рядом цветов, ибо путь здесь, казалось, заканчивался. Ониксовая панель под его ногами оказалась влажной и липкой. Мгновенное ощущение опасности всколыхнулось в душе охотника, и он повернулся, чтобы выйти назад на тропинку. Как только он сделал шаг к отверстию, сквозь которое он пришел, длинные и прочные, точно медная проволока, усы с поразительной быстротой отделились от основания каждого стебля и обвились вокруг его щиколоток. Плененный, он беспомощно стоял в центре натянутого силка. Он сделал слабую попытку сопротивления, но стебли начали склоняться к нему, пока их красные рты не оказались на уровне его колен, точно круг зевающих чудовищ.

Они придвигались все ближе, почти касаясь Тильяри. С их губ, сначала медленными каплями, потом небольшими ручейками, стекала прозрачная бесцветная жидкость, заливая его ступни, лодыжки и голени. Охотник ощутил сперва неописуемое легкое покалывание в ногах, затем быстро прошедшее онемение, а потом точно жала тысяч свирепых мошек вонзились в его плоть. Сквозь прижавшиеся друг к другу чашечки чудовищных цветов он видел, как его ноги претерпевают загадочные и ужасающие изменения. Их естественная волосатость усилилась, став похожей на косматую шерсть обезьяны, сами голени каким-то образом укоротились, ступни, напротив, удлинились, а пальцы неуклюже вытянулись, как у встреченных им зверей Маал Двеба.

В несказанном смятении Тильяри выхватил обломанный нож и начал рубить коварные цветы. Эффект оказался таким же, как если бы он пытался отсечь покрытые панцирем головы дракона или разрубить звенящие железные колокола. Нож искрошился до самой рукоятки. А растения, приподнявшись, склонили головы над талией Тильяри, поливая своей смертоносной слюной его бедра.

Захлебываясь в этом кошмаре, воин услышал слабый испуганный женский крик. Поверх склонившихся над ним цветов он увидел сквозь ранее непроницаемые стены лабиринта, расступившиеся точно по волшебству, странную сцену. В пятидесяти футах от него, на том же уровне, что и ониксовая площадка, возвышался овальный помост из лунно-белого камня, в центре которого Атле, вышедшая из лабиринта по тропинке из порфира. Девушка замерла в удивлении. Перед ней в когтях гигантской мраморной ящерицы, поднявшейся на дыбы, отвесно стояло круглое стальное зеркало. Атле, точно пораженная каким-то удивительным зрелищем, вглядывалась в поверхность диска. Посередине между ониксовой площадкой и помостом возвышался ряд тонких бронзовых колонн, разделенных широкими промежутками и увенчанных высеченными из камня головами демонических божков.

Тильяри хотел закричать, чтобы остановить девушку. Но тут она сделала один-единственный шаг к колдовскому зеркалу, будто что-то в его глубинах притягивало ее, и тусклый диск ярко засиял блестящим внутренним огнем. Охотник был ослеплен жалящими лучами, на мгновение вырвавшимися из зеркала, обволакивающими и пронзающими девушку. Когда дымка в его глазах рассеялась, превратившись в кружащиеся цветные пятна, он увидел, что Атле, оцепеневшая, как статуя, все еще вглядывается в зеркало. Она не двигалась; выражение изумления застыло на ее лице, и Тильяри понял, что она точь-в-точь напоминает тех спящих зачарованным сном женщин, которых он видел в гареме Маал Двеба. Как только эта мысль осенила его, он вновь услышал хор звенящих металлических голосов, казалось, исходивших из резных демонических голов на верхушках колонн.

– Красавица Атле, – торжественно и зловеще возвестили голоса, – взглянула в Зеркало Вечности и избежала неумолимого дыхания Времени.

Тильяри показалось, что его затягивает в какую-то ужасную мрачную трясину. Он не мог осмыслить того, что случилось с Атле, и его собственная судьба представлялась ему такой же зловещей и чудовищной загадкой, разгадка которой была недоступна простому охотнику.

Кровожадные цветы уже дотянулись до его плеч; их яд омывал его руки и тело. Под действием их отвратительной алхимии превращение продолжалось: длинная шерсть покрыла раздавшийся вширь торс, руки удлинились, точно у обезьяны, ладони приобрели сходство со ступнями. Все тело Тильяри вниз от шеи ничем не отличалось от тел обезьяноподобных созданий, бегавших в садах Маал Двеба.