Обитель зла: Апокалипсис - Кейт Р. А. ДеКандидо Страница 7

Он улыбнулся.

— Ах, да, а ты знаешь компьютер в «Улье»?

— Что, ту девчонку-инвалида?

Майк кивнул:

— Это его дочка.

— Правда?

— Да. Кошмар, по-моему. Я имею в виду, что приходится разговаривать с этим долбаным ребенком всякий раз, когда пользуешься своим долбаным компьютером.

— Его дочь мы тоже забираем?

Подняв глаза к небу, Майк спросил:

— Да ты когда-нибудь слушаешь на совещаниях?

Он не завидовал своему брату Бобу с напарником, которым досталось это задание. Забирать маленького ребенка с продленки всегда мерзко. Учителя начинают возмущаться, а дети вечно такие тупицы, просто черт знает что.

А вообще, Бобу так и надо. Его партнер не щелкает резинкой в машине. Хоуи Стейн был хорошим малым. Лучше, чем заслуживал его долбаный брат, так считал Майк.

Наконец входная дверь отворилась. Поначалу Майку показалось, что она открылась автоматически, потому что за ней никого не было.

Потом он опустил глаза и увидел, что этот чертов доктор Чарльз Эшфорд был инвалидом. Он сидел в инвалидном кресле.

Твою мать, тратят миллионы долларов на оборудование в машине, проводят предварительное совещание у майора Кейна — и никто и словом не обмолвится, что этот парень инвалид!

Сделав приятное лицо, Майк посмотрел вниз на Эшфорда и сказал:

— Прошу прощения, сэр. Произошло недоразумение.

Глаза Эшфорда расширились:

— Что?

— Вам придется поехать с нами, — добавил Петерсон.

— Да что случилось? — Эшфорд, казалось, был в отчаянии.

— Сэр, прошу вас, — Майк сказал это в основном потому, что он не имел ни малейшего представления, что там произошло, и уж тем более как. Он просто поехал туда, куда приказал ему майор Кейн.

Майк посмотрел на Петерсона и кивнул в сторону ученого. Петерсон, как ни странно, понял намек, подошел и начал вывозить Эшфорда из двери.

Единственное преимущество того, что этот парень был инвалидом, состояло в том, что им не придется долго с ним спорить, они просто вывезут это идиотское кресло, да и делу конец.

Берясь за ручки кресла, Петерсон повторил:

— Вам придется поехать с нами, сэр.

— Но моя дочь уже ушла в школу.

Майк постарался, чтобы его голос прозвучал как можно более успокаивающе:

— Об этом уже позаботились, сэр.

Петерсон повез Эшфорда к машине. Майк думал, насколько искалечен этот инвалид и смогут ли они засунуть его тощую задницу в машину. Может, Бобу и впрямь досталось задание полегче?

Петерсон вез Эшфорда по дорожке к машине и щелкал резинкой.

Эшфорд поморщился:

— Вам обязательно это делать? Это крайне раздражает.

Майк вдруг почувствовал, что этот Эшфорд ему нравится.

Энджела Эшфорд ненавидела продленку почти так же, как ненавидела, когда ее называли Энджи. К несчастью, ей приходилось мириться и с тем, и с другим. Все называли ее Энджи, как какую-то глупую малявку, но она не была такой. Она была большой и умной девочкой.

И она терпеть не могла продленку.

Продленка ее раздражала в основном потому, что там был Бобби Бернштейн. Энджела ненавидела Бобби Бернштейна. Он со своими тупыми дружками вечно дергал ее за волосы, обзывался и называл ее отца калекой.

Энджела это ненавидела.

Особенно, когда отца называли калекой.

Он не виноват, что родился инвалидом. Или в том, что она сама была такой раньше.

Отец пытался помочь ей.

Она все еще помнила разговор отца с теми людьми из компании, в которой он работал. Он не предназначался для ушей Энджелы, но она как раз проходила из своей комнаты в ванную и услышала огорченный голос отца.

Энджела не любила, когда отец огорчался.

Ей не удалось услышать весь разговор, потому что она была наверху, а отец внизу, в своем кабинете, но то, что она услышала, напугало ее.

«Вы извратили мои исследования, — сказал отец. — Т-клетка может искоренить болезни по всему миру!»

Энджела не знала, что значит «извратили», но поняла, что это плохо.

«Тогда кто будет выписывать вам чеки, доктор?» — спросил один из этих людей.

Той ночью она слышала, как отец плакал в своей комнате.

Но папа все равно помог девочке. Он вылечил ее.

В этом году продленку у Энджелы вел идиот по имени мистер Странк. Он носил накладку из искусственных волос на макушке и утверждал, что они его собственные, и у него были большие усы, местами — седые, местами — черные. Все в группе звали его «мистер Сранк», но это потому, что другие дети тоже были идиоты. Энджела очень не любила мистера Странка, потому что он никогда не останавливал Бобби Бернштейна и других мальчишек, когда они дергали ее за волосы, но считала, что называть его «мистер Сранк» все-таки нехорошо.

Мистер Странк зачитывал утренние объявления. Энджела пыталась слушать его, но Дана Херли шепталась с Натали Уитакер прямо за ее спиной, поэтому она не поняла ни слова.

В прошлом году продленку вела мисс Модзелевски. Мисс Модзелевски рассадила их в алфавитном порядке по фамилиям, так что Энджела сидела в первом ряду, за Карлом Амальфитано, перед Тиной Бейкер и рядом с Анной-Мари Черневски. Карл и Тина всегда сидели тихо, и Анна-Мари хорошо относилась к Энджеле. Бобби Бернштейн сидел в конце ряда, далеко от Энджелы.

Входная дверь внезапно распахнулась. Энджела вздрогнула.

Это явно испугало и мистера Странка, потому что он уронил блокнот, из которого зачитывал объявления. Блокнот ударился об пол с таким стуком, что девочка снова вздрогнула.

Она схватила свою коробку для завтраков с Человеком-пауком на крышке. Папа подарил ей эту коробку, когда вылечил ее. Энджела любила Человека-паука, потому что он всегда побеждал в конце, даже если и не должен был победить. Когда папа отдавал Энджеле эту коробку, он сказал, что дарит ее потому, что она — его маленький герой.

Однако там лежали не завтраки для Энджелы. Она была гораздо важнее.

Каждое утро, провожая дочку в школу, отец говорил ей всегда одно и то же: «Смотри не потеряй эту коробку, дорогая».

Она всегда отвечала одинаково: «Никогда, папа».

И всегда следила за ней.

Поэтому, когда в класс вошли двое мужчин в серых костюмах, девочка сразу вцепилась в коробку.

— Извините, сэр, — сказал один из мужчин в серых костюмах. — Боюсь, я должен забрать из школы мисс Энджелу Эшфорд.

— Ты что-то натворила, Энджи? — спросил Бобби Бернштейн, и слово «натворила» прозвучало как ругательство.