Зиска. Загадка злобной души - Мария Корелли Страница 7

– Кто это? – спросил он. – Я уже слышал этот прелестный смех раньше – он должен принадлежать кому-то, кого я знаю.

Но Дензил едва ли слышал его. Бледный, с глазами, исполненными тоски и страсти, он смотрел на медленно приближавшуюся группу людей в карнавальных нарядах, которые все нетерпеливо толпились вокруг одной центральной фигуры, – фигуры женщины, одетой в сверкающие золотые ткани и с вуалью до самых глаз в стиле древнеегипетской моды, с драгоценностями, сверкавшими вокруг талии, и с цветами в волосах, – женщины, которая двигалась скользя, будто она скорее парила, чем шла, и чья красота, наполовину сокрытая атрибутами выбранного ею костюма, была такой необычайной и прекрасной, что, казалось, творила вокруг себя атмосферу недоумения и восхищения, когда она шла. Ей предшествовал маленький мальчик-нубиец в костюме живого алого цвета, кто, смиренно пятясь задом, неспешно обмахивал её высоким веером из павлиньих перьев, созданным по подобию причудливых образцов Древнего Египта. Сияние, исходившее от павлиньих перьев, свет её золотых одежд, её драгоценности и удивительный чёрный блеск её глаз – всё вспыхнуло на мгновение, как внезапная молния перед Джервесом; что-то – он сам не знал что – вскружило голову и ослепило его; едва сознавая что делал, он порывисто выпрыгнул вперёд, когда сразу же ощутил прикосновение маленькой руки доктора Дина к своему плечу и кротко замер в смущении.

– Простите меня! – сказал маленький гений, чуть надменно приподнимая брови. – Но… вы знакомы с принцессой Зиска?

Джервес уставился на него, всё ещё поражённый и смущённый.

– С кем, вы сказали?.. С принцессой Зиска? Нет, я её не знаю… хотя, погодите! Да, думаю, я её видел… где-то в Париже, быть может. Вы меня не представите?

– Я предоставлю эту честь мистеру Дензилу Мюррею! – сказал доктор, складывая руки за спиной. – Он лучше с ней знаком.

И, улыбнувшись своей узкой, мрачной, циничной улыбкой, он поплотнее надвинул свою студенческую кепку на голову и отошёл в сторону, направившись в бальную залу. Джервес стоял в нерешительности, вперив взгляд в ту удивительную золотую фигуру, что плыла перед его глазами, как воздушное видение. Дензил Мюррей вышел вперёд, навстречу принцессе, и теперь говорил с ней: красивое лицо его излучало восторг, которого он и не пытался скрыть. Спустя немного времени Джервес сделал пару шагов в их направлении и уловил отрывок разговора.

– Вы просто верх совершенства египетской принцессы, – говорил Мюррей. – Ваш костюм великолепен.

Она засмеялась. Опять этот сладостный, неповторимы смех! Джервес затрепетал от его вибраций, он отдавался в его ушах и поражал разум странно знакомым эхом.

– Не правда ли, – отвечала она, – я «исторически достоверна», как ваш друг доктор Дин сказал бы? Мои украшения подлинные – все они происходят из одной гробницы.

– Я заметил один недостаток в вашем одеянии, принцесса, – сказал один из воздыхателей, который вошёл вместе с ней, – часть вашего лица прикрыта. Это жестоко по отношению ко всем нам!

Она с лёгкостью отмахнулась от комплимента.

– Так было модно в древнем Египте, – сказала она. – Любовь в те давние времена была не та, что теперь, – одного взгляда, одной улыбки было достаточно, чтобы распалить душу огнём и подтолкнуть к ней вторую душу, дабы их обеих пожрал внезапно вспыхнувший огонь! И женщины прикрывали лица в молодости, иначе бы их сочли непристойными за такое очарование; и с возрастом они прикрывались ещё тщательнее, чтобы не навлечь кару бога Солнца в виде морщин. – Она улыбнулась обескураживающей улыбкой, которая вынудила Джервеса невольно приблизиться ещё на пару шагов, словно он находился под гипнозом. – Но я не собираюсь вечно носить вуаль, – и когда она говорила, то опустила её и позволила ей упасть, открыв совершенное лицо, прекрасное как лилия, и такой неотразимой прелести, что мужчины, которые собрались вокруг неё, казалось, задержали дыхание и утратили дар речи при виде него. – Так вам больше нравится, мистер Мюррей?

Дензил побледнел как мел. Склонившись, он пробормотал ей что-то тихим голосом. Она подняла свои очаровательные брови с намёком на удивление, выразив некоторое презрение, и прямо посмотрела на него.

– Вы говорите весьма милые вещи, но они не всегда мне по нраву, – заметила она. – Однако в этом, несомненно, моя вина.

И она начала движение вперёд, а нубийский паж предшествовал ей, как и прежде. Джервес стоял на её пути и встретил её, когда она подошла.

– Представьте меня, – сказал он Дензилу командным тоном.

Дензил посмотрел на него, слегка напуганный сдавленной страстью в его голосе.

– Конечно. Принцесса, простите меня! – Она остановилась с молчаливой грацией и вниманием. – Позвольте мне представить вам моего друга, Армана Джервеса, самого известного художника во Франции; Джервес, принцесса Зиска.

Она подняла свои глубокие тёмные глаза и устремила на него пристальный взгляд, и когда он смело его встретил с каким-то дерзким восхищением, то вновь ощутил то странное головокружение, которое прежде уже раз напугало его. В ней было нечто странным образом знакомое; слабые ароматы, которые, как казалось, исходили от её одежд, блеск скарабея на её груди с драгоценными камнями на крыльях, странный свет инкрустированной изумрудами змеи в её волосах; и более, гораздо более знакомым, чем эти безделушки, было звучание её голоса – сладостное, проникновенное, серьёзное и призрачное.

– Наконец-то мы встретились, монсеньор Арман Джервес! – проговорила она медленно и с изящным наклоном головы. – Но я не могу смотреть на вас, как на незнакомца, поскольку так давно вас знаю – духовно!

Она улыбнулась странной, ослепительной и одновременно таинственной улыбкой, и что-то дикое и сладострастное, казалось, разожгло кровь Джервеса, когда он коснулся её маленькой ручки, отягчённой огромными египетскими драгоценностями, которую она грациозно подала ему.

– У меня тоже есть ощущение, что мы с вами встречались! – сказал он. – Быть может, в моём сне – во сне о красоте, которой никогда прежде не видал в жизни до сего дня!

Голос его потонул в любовном шёпоте, но она в ответ ничего не сказала, ни вид её не выказал никакого выражения удовольствия или обиды. И всё же через сердце молодого Дензила Мюррея прошёл внезапный укол ревности, и впервые в жизни он осознал, что и между мужчинами, равно как и между женщинами, может возникнуть то, что называется «мелочной завистью» к вероятному сопернику, а также неуклюжее желание затмить такового во всех аспектах внешности, одежды и поведения. Его взгляд задумчиво остановился на высокой, мускулистой фигуре Джервеса, и он отметил его прекрасное телосложение и гибкость с раздражением, которого сам же устыдился. Он знал, несмотря на собственную несомненную красоту, которая отличалась в ту ночь преимуществом богатства выбранного им флорентийского костюма, что вокруг Джервеса витало определённое очарование, бывшее врождённым, – особенность поведения, которая заставляла его выглядеть колоритно в любое время; и что даже когда великий французский художник гостил у него в Шотландии и по случаю нарядился в несколько мешковатый твидовый костюм, люди не могли не заметить, что единственным мужчиной, которому когда-либо удавалось придать твиду художественный вкус, был Арман Джервес. В белом наряде бедуина, который он теперь носил, он выглядел самым лучшим образом; какая-то неугомонная страсть прорывалась сквозь его взгляд и губы, придавая ему вид дикаря, под которого он нарядился, и когда он склонился к руке принцессы Зиска и поцеловал её со странной смесью легкомыслия и благоговения, Дензил вдруг начал думать, насколько любопытной была схожесть этих двоих! Сильный мужчина и прекрасная женщина – оба имеют много общего даже в физической форме: одинаковые тёмные прямые брови, одинаковые полудикие-полунежные глаза, те же грациозные изгибы фигуры, та же особенная лёгкость движений, – и всё же они были очень разными и одновременно похожими. То была не «фамильная схожесть», а выражение лиц или «родство», существующее между расами и племенами; и если бы молодой Мюррей не знал, что его друг Джервес был провансальским французом, и если бы равным образом не предполагал, что принцесса Зиска была русского происхождения, то счёл бы их обоих коренными уроженцами Египта самой чистой крови и высочайшей касты. Он был так поражён этой мыслью, что чуть не высказал её вслух, когда вдруг услышал, как Джервес смело приглашает принцессу на все танцы и, очевидно, собирается написать лишь её имя под всей длинной бальной программой; это была дерзость, которая отрезвила Дензила, заставив его подняться на защиту своих прав.