Мое! - Роберт МакКаммон Страница 70

Зрелище было ужасающее, но у Лауры не было времени ужасаться. Она размахнулась монтировкой с силой отчаяния, и удар пришелся ему вскользь по левому плечу. Но вышел достаточно сильным: человек отшатнулся, открыл изуродованный рот и издал шипящий звук боли, как разорванная паровая труба.

И снова налетел на нее, целясь в горло. Лаура шагнула назад, освобождая себе место, и опять взмахнула монтировкой. Мужчина поднял руку, отбивая удар, и их предплечья столкнулись так резко, что рука Лауры онемела, но монтировку не выпустила. Зато ее противник выронил то, что держал в руке. Маленький фонарик упал на пол и закатился под кухонный стол.

Мужчина схватил Лауру за запястье, и они стали драться за монтировку. Мужчина был высок и жилист, в черной одежде и в черной шерстяной шапочке. Лицо его было бледным как луна. Он ударил Лауру о кухонную полку, зазвякала падающая керамика. Взлетело колено, ударив ее между ног, и боль заставила ее вскрикнуть, но она сжала зубы и намертво вцепилась в монтировку. Их мотало по кухне, они налетели на стол и свалили его. Мужчина одной рукой ухватил ее за подбородок и запрокинул ей голову, пытаясь перехватить шею. Лаура бешено вцепилась ногтями ему в глотку, процарапывая борозды. Ее пальцы нашли разъем, и она рванула его.

Мужчина отступил, схватившись за горло, из хищно оскаленной пасти с визгом рвалось дыхание. Лаура бросилась на него с бешеными глазами. Она занесла монтировку для очередного удара: ее целью было вышибить ему мозги, пока он ее не убил. Он издал грудной рычащий звук, который мог означать ярость, и бросился раньше, чем она успела замахнуться. Он поймал ее руку, извернулся и швырнул ее через всю кухню, как мешок муки. Она грохнулась на правое плечо и с шумом выдохнула от страшного удара об пол.

Время дергалось и вертелось, выбитое из ритма. Во рту был вкус крови. В правом плече пульсировала боль, монтировка из руки выпала. Когда Лаура собралась с силами настолько, что смогла сесть, она была одна в кухне Беделии Морз. Задняя дверь была широко распахнута, ветер задувал в дом опавшие листья. Лаура сплюнула на пол красную ленту, и ее язык нащупал рану с внутренней стороны щеки, где она прокусила ее зубами. «Все нормально, — подумала она. — Все нормально». Но теперь, когда человек с оскалом смерти исчез, ее стало неудержимо трясти и тандемом навалились тошнота и страх. Она еле успела выбраться из кухни, как ее вырвало рядом с одной из абстрактных скульптур. Ее рвало до тех пор, пока ничего не осталось внутри, и тогда она села на землю рядом с собственными извержениями и набрала полные легкие морозного воздуха. Между ее бедрами пульсировала боль. Она почувствовала, как там расходится теплая влага, и поняла со злостью, что этот сукин сын снова порвал ей швы.

Она встала и прошла обратно в кухню. Фонарика не было. Монтировка осталась. Ее неудержимо подмывало заплакать, и она чуть не поддалась этому жестокому другу — плачу. Но она не доверяла себе, что сможет перестать, если начнет, и она стояла, прижав руки к глазам, пока это желание не прошло, Шок отступил на задний план сознания, дожидаясь своей очереди, чтобы навалиться на нее. Сейчас ничего нельзя было сделать, только вернуться к машине и ехать обратно в «Дейз-Инн». Правое плечо превращалось в сплошной черный синяк, спина болела там, где пришелся удар о кухонную полку.

Но она не дала себя убить. Она выстояла против него, кем бы он ни был, и осталась в живых. До всей этой истории она бы сжалась в комок и плакала навзрыд, но теперь все было иначе. Сердце стало жестче, взгляд холоднее. Насилие внезапно и необратимо стало частью ее жизни.

Придется рассказать об этом Марку. Человек с разъемом на горле, расспрашивавший соседа напротив о Диане Дэниеле. Кто он и каково его место в картине?

Лаура налила себе воды из-под крана, сплевывая кровь в раковину. Время уйти из света и снова броситься в темноту. Она подобрала монтировку и подождала, чтобы унялась дрожь. Она не унималась. Лаура отмела в сторону видение притаившегося человека с оскалом, который ждет ее где-то снаружи. «Ну и пусть», — сказала она себе. Потом она выключила свет, закрыла дверь и пошла к своей далекой машине. Никто за ней не шел, хотя она подпрыгивала при каждом звуке — воображаемом или нет, — и пальцы крепко сжимали монтировку.

Лаура залезла в «БМВ», включила зажигание и фары. Тогда она это и увидела. Перевернутые, как в зеркале, буквы, вырезанные стеклорезом на ветровом стекле. Два слова:

ЕЗЖАЙ ДОМОЙ Она замерла, опешив, глядя на эту надпись, которую восприняла как предостережение. Домой. Это где? Здание в Атланте, где рядом живет посторонний по имени Дуг? Место, где живут родители, опять готовые охотно распоряжаться ее жизнью?

Езжай домой.

— Только с моим сыном, — поклялась Лаура, вывела машину на дорогу и поехала по направлению к Энн-Арбор.

— Иногда, — сказала Мэри, держа на руках спящего Барабанщика, — я бываю не в себе. Почему — не знаю. Болит голова, не могу ясно думать. Может быть, так со всеми бывает?

— Может быть, — согласилась Диди, но она в это не верила.

— Да, точно! — Мэри улыбнулась сестре по оружию — буря безумия пока что миновала. — Я так рада тебя видеть, Диди, я даже не могу тебе сказать, как я рада. То есть… ты теперь совсем другая, и вообще, но мне тебя не хватало.

Мне не хватало вас всех. И ты правильно сделала, что не пришла к Плачущей леди. Ведь это могла быть и западня?

— Верно.

Именно поэтому Диди и приехала на остров Свободы в полдень с одолженным у своего соседа Чарльза Брюера биноклем. Она заняла позицию для наблюдения, откуда можно было видеть сходящих с парома пассажиров, и она узнала Мэри, а Эдварда Фордайса не узнала, пока он не подошел к Мэри. Она ехала за ними от острова Свободы, видела, как они входили в дом, и позвонила в квартиру, принадлежащую Эдварду Ламберту. Коричневый «форд» она взяла напрокат, а свою машину — серый полуфургон «хонда» — поставила на автостоянке в аэропорту Детройта.

— Куда ты отсюда? — спросила Диди.

— Не знаю. Наверное, в Канаду. Опять залягу на дно. Только в этот раз со мной будет мой ребенок.

До сих пор разговор не касался трудной темы. Теперь Диди спросила:

— Зачем ты взяла его, Мэри? Почему не приехала сама по себе?

— Потому что, — ответила Мэри, — он — это дар Джека. Диди покачала головой, не понимая.

— Я везла Барабанщика Джеку. Когда я увидела объявление, я думала, что оно от него. Вот почему привезла Барабанщика. Для Джека. Понимаешь?

Диди поняла. Она тихо вздохнула и отвела глаза от Мэри Террор. Сумасшествие Мэри было очевидно, как короста. Да, правда, Мэри оставалась все так же хитра — как зверь, за которым охотятся, — но испытания многих лет, незримая одиночная камера сгрызли ее до самых костей.

— Ты везла ребенка к Джеку, а он не появился. — Теперь проявление ярости Мэри стало более понятным, но его объяснение было само по себе сумасшедшим. — Я тебе сочувствую.