Мой знакомый призрак - Майк Кэри Страница 73

— У вас есть молодая особа по имени Роза? — обратился я к блондинке за барной стойкой. Не девушка, а ожившая фотография с журнального разворота! В лучезарной улыбке ни капли ума или чувства; хотя блондинка кивнула, кивок мог означать что угодно.

— Конечно, милый, но ее сегодня нет. Зато есть другие девочки такого же возраста. Например, Жасмин — у нее рост метр шестьдесят пять и пышная грудь. Жасмин недавно исполнилось восемнадцать, так что сможете отметить…

Я перебил красавицу.

— Мне бы очень хотелось снова увидеть Розу, — заявил я, надеясь, что девушка не углядит в моих словах подвох. — Когда она в следующий раз работает?

— Ну, обычно она приходит по пятницам и субботам. — Ослепительная улыбка блондинки стала чуть менее сердечной.

— Так сегодня и есть суббота! — напомнил я.

— Конечно, милый, — снова кивнула девушка, — только сегодня ее нет, выходной взяла, у нас же свободный график.

Ага, свободный график, черта с два! Внутри все клокотало, но мое лицо оставалось непроницаемым: я же профессионал. Черт, черт, черт!.. Боюсь, следующий мой шар не пройдет.

— Домашний телефон черкнешь?

Улыбку тут же свернули и спрятали до более подходящего, случая.

— Личную информацию предоставлять запрещено, и вам это прекрасно известно. У нас много других девушек! Посмотрите, может, кто понравится?

Импровизированное «отвали» я принял с добродушной усмешкой: так казалось разумнее всего, и поспешно ретировался, не желая привлекать к себе внимание.

Выходит, Роза исчезла, значит, в клубе делать больше нечего. Да и вообще, можно сказать, нечего, по крайней мере пока не позвонит Никки. Наверное, в этой ситуации лучше всего лечь спать: силы-то еще понадобятся. Однако где-то на задворках сознания блуждала не дающая покоя мыслишка, от которой я периодически отмахивался, считая совпадением. Удивительно, как случайные совпадения, накапливаясь, становятся все менее случайными! Вот я и позвонил Рику.

— Ну, не знаю, Кастор, не знаю… — полушутя ответил он, очень удивившись, что я до сих пор не бросил это дело. — После инцидента с ключами Элис тебя все чуть ли не прокаженным считают.

Я рассеянно почесал ободранный локоть.

— Порой я и сам так думаю… Третий день хожу в каком-то разобранном состоянии. Рик, помнишь, ты про русские документы рассказывал? Ну, что они хранились где-то в Бишопсгейте, и разыскал их ты. Как именно разыскал?

— Разве ты еще не махнул рукой на русскую коллекцию? — Боже, сначала Шерил, а теперь и Рик туда же. — Как говорится, сделка прошла по наводке знакомого знакомых. Один из моих университетских преподавателей знавал типа, прадед которого перебрался в Лондон незадолго до Октябрьской революции. У того парня несколько чемоданов подобных документов; русским он почти не владеет и разобрать, что к чему, не в состоянии… Я думал, ты уже забыл про эти бумажки. Разве они к делу относятся?

— Скорее всего нет, просто меня тревожит одно совпадение. Призрак появился вслед за русской коллекцией и говорит по-русски, — равно как и плачущая женщина из телепатического слайд-шоу, но я об этом умолчал. — У тебя адрес того парня не сохранился?

— Возможно, только не уверен, живет ли он там до сих пор.

— Ну и ладно, съезжу обстановку разведаю, Если никого нет, потеряю только свое личное время.

— Подожди минутку, гляну.

На телефоне я висел куда дольше минуты и уже собрался положить трубку, когда вновь услышал торжествующий голос.

— Нашел! — объявил Рик. — Знал, что он где-то под рукой. Почти вся переписка шла через Пила, но мне попалось первое письмо того парня. Адрес: Фолгейт-стрит, Оук-корт, дом номер четырнадцать. Это за Бишопсгейтом, у Шордитч-энд.

— Спасибо.

— Может, позвонишь потом? Расскажешь, как все прошло… Ты меня заинтриговал.

— Договорились.

Повесив трубку, я поехал на запад.

Никто не помнит священника, построившего в Средние века Бишопсгейт. Хотя он был лентяем, который в Лету канул вполне заслуженно. По сути, он лишь пробил в городской стене брешь, чтобы попасть из дома в солнечном Саутуорке прямо к церкви святой Елены, а не обходить через Олдгейт или Мургейт, ну или, возможно, для того, чтобы по пути выпить пива в пабе «Кэтрин-уилл» на Петтикот-лейн.

Сегодня праведности, покоя и благочестия в Бишопсгейте днем с огнем не сыщешь: сплошные банки и финансовые компании, тянущиеся с Чипсайда. Монопольный капитализм прошелся по району медленным асфальтовым катком, превратив здания в стандартные блоки из стекла и бетона. Однако немного терпения, и, свернув с главной дороги, вы попадете в лабиринт двориков и переулков, заставших время, когда стояла городская стена, которую по ночам закрывали, опасаясь, что нагрянут незваные гости. Хэнд-аллей, Кэтрин-уилл-аллей, Сэндис-роу, сама Петтикот-лейн… Гуляя по ним, чувствуешь на плечах тяжесть времени.

Послевоенная Оук-корт никакой тяжести на себе не несла за исключением разве что нескольких галлонов краски, потраченных на бездарные граффити. Неприметный дом из желтого кирпича: три этажа, у каждого внешние переходы, тут и там — окна, заколоченные вздувшейся от дождя фанерой. Лестниц тоже три: в начале, середине и конце дома, а между ними два квадратных газона с пожухшей травой и скамейками из кованого железа посередине. М-да, атмосфера угнетающая, не хотелось бы мне называть это место домом. Я поднялся по центральной лестнице. Запах мочи перебивал менее резкий, но более стойкий аромат плесени. У самого основания на кирпичной кладке темно-бурые пятна, будто дом страдал от плохо залеченных ран.

Квартира номер четырнадцать оказалась на последнем этаже. Позвонил — никто не ответил, начал стучать — мертвая тишина. Дверь филенчатая, под верхним стеклом толстый ковер пыли, а сквозь него видна неряшливая кипа рекламных проспектов «Пиццы-хат» и агитационных листков местного отделения консервативной партии. Вспомнив, когда состоялись последние выборы, я понял, что сюда давно никто не приходил.

Отвернувшись, я двинулся к лестнице, но, прежде чем спустился хотя бы на одну ступеньку, старая привычка заставила в последний раз обернуться. Нужно же удостовериться, что к двери никто не подошел! Все чисто, однако я почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом — верный признак того, что по затылку и по душе скользят невидимые глаза.

За мной следил кто-то из умерших. Далеко этот наблюдатель или близко, сказать сложно. На внешнем переходе, метрах в десяти над тротуаром, меня видно всей улице. Однако кто предостережен, тот вооружен, и, сбегая по ступенькам, я достал вистл и спрятал в рукав. Возле дома ни души. Я зашагал к Ливерпуль-стрит, при каждой возможности заглядывая в витрины, чтобы, не поворачивая головы, знать, что происходит за спиной. Кажется, слежки нет.

Свернув за угол, я бросился бежать, добрался до следующего поворота и снова побежал к вывеске метрах в пятидесяти от меня, которая гласила: «Закусочная Мэтью». Зал крошечный: места едва-едва хватает для прилавка и удивительно длинной для субботнего полудня очереди. Тяжело дыша, я влетел в закусочную и, повернувшись спиной к улице, пристроился в конце. За прилавком окно, позволявшее незаметно следить за перекрестком. Буквально через минуту за угол выбежал человек и беспомощно огляделся по сторонам, а секундой позже за ним — второй, налетевший на первого, словно бульдозер на детский велосипед. Первым был Гейб Маккленнан, вторым — Шрам.