Темное эхо - Ф. Дж. Коттэм Страница 8

Я услышал, как на том конце провода Сузанна сглотнула.

— Ну… Да, твой отец никогда не отличался склонностями к суеверию.

— То есть? Ты о чем?

— Расскажу, когда вернусь, Мартин. И про Бриктоп тоже.

— Отец намерен восстановить яхту и опять сделать ее пригодной к плаванию. Хочет выйти на ней в море. Совершить кругосветку. И… и еще он сказал, что хочет это проделать со мной вместе.

— А я-то думала, что он меня любит, — снова рассмеялась Сузанна, но в ее голосе и намека не было на веселье.

— Он и вправду тебя любит.

— Но при этом хочет отнять у меня тебя?

— Значит, меня он тоже очень любит.

Я, можно сказать, слышал ход ее мыслей.

— Ладно, Мартин, увидимся в выходные, — сказала она. Сегодня среда. Стало быть, придется ждать до субботы. — Будь осторожен.

Странно. Раньше она такого не говорила. «Будь осторожен»… Осторожен насчет чего?

Я лежал на постели, пристроив свитер в качестве мягкой, сладко пахнущей подушки, но сон все не шел. Тогда я направился в кабинет Сузанны и включил компьютер. А затем, практически безотчетно, протянул руку и включил ее маленький транзистор. В командировки она брала ноутбук, а наш домашний десктоп был старым и медленным. Впрочем, приятно было отвлечься на его гудение и неторопливое пробуждение к жизни. Радиоприемник оказался настроен на одну из цифровых станций, передававших модерновую музыку типа бибопа, современного джаза и фьюжн. Мелодии следовали одна за другой, не прерываясь голосом какого-нибудь страдающего бессонницей диджея, чья тупая болтовня, подхлестнутая немереным количеством кофе и самолюбования, портила впечатление от любой композиции.

Я побарабанил пальцами по столешнице, улыбаясь при воспоминании о нашей первой с Сузанной встрече, которая, по идее, никак не могла произойти. Дело было на Восточной ветке, глубоко под землей в районе Уопинга. Сузанна была попросту отчаянно красивой девушкой, с которой мы делили вагон метропоезда, пока в него не ворвалась троица подростков в куртках с капюшонами и начала самым наглым образом грабить наиболее слабых и беззащитных пассажиров. Тем, что случилось далее, я обязан отцу О'Хэнлону, который привил мне необходимые навыки, и моему родному отцу, который организовал для меня эту прививку.

Никто, ни единая душа — как это принято в современном Лондоне — не взялся хоть что-то сделать. Те, кого хулиганы не выбрали на роль жертвы, притворялись, что ничего непотребного вообще не происходит. Они не видели и не слышали никаких воплей, угроз, избиений или прочих правонарушений. Ничем не примечательная, будничная поездка из одного конца города в другой. Верно? Вот они и сидели — те, кого не грабили, — вперившись в черные стекла несшегося в туннеле вагона, покамест банда лезла к бледной и хорошенькой девушке, которая опасливо прикрывалась ноутбуком. Все было, как и полагается быть. По меньшей мере до той секунды, когда я поднялся со своего места, издал клич и всех троих уложил на пол.

Позднее Сузанна назвала тот момент моим РБК (рыцарь на белом коне). Для себя она выбрала ДВБ (девица в беде). Похоже, эти сокращения ее забавляли. Да и наши роли тоже были забавными, до абсурдности далекими от реалий тех сбалансированных отношений, к которым мы в конце концов пришли.

Меня арестовали, притащили в районный участок, обвинили в нарушении общественного порядка, после чего появился мой отец и с сияющим видом лично вызволил из каталажки под залог. Сузанна добровольно вызвалась дать свидетельские показания. Шесть недель спустя меня пригласили в участок и заявили, что в суд дело передавать не будут.

— Шпана, на которую вы нарвались, проходила у нас как «шадуэллские гопники», — сообщил детектив-сержант, уединившись со мной в помещении для допросов. — А вот после того, как вы им надрали задницы, мы дали им новое имя — «шадуэллские жопники». И знаете, мне доставляет удовольствие отметить, что кличка вышла на улицу и прижилась.

Помилование мы с Сузанной отпраздновали в ресторане. Через неделю она ко мне переехала.

Наконец компьютер проснулся окончательно, и я провел интернет-поиск на Бриктоп. Хотелось посмотреть ее фотографии, но поначалу мне попадались только изображения какой-то почтенной негритянской старушки, а потом и вовсе снимки с ее похорон — кстати, весьма пышных и чуть ли не хвастливых. Тогда я вбил ключевые слова по-другому и, разумеется, обнаружил-таки, какой легендой была Бриктоп. Какую яркую, колоритную жизнь она вела. Какой блестящий набор талантов демонстрировала в своем ночном парижском клубе в то лихорадочное десятилетие сразу после Первой мировой… Я читал о ее длинных ногах и столь же длинном списке поклонников. Гангстеры и художники, нувориши и писатели — все они жаждали ее милостей и благорасположения… А имена-то какие! Все богатство Сполдинга не могло поставить его в голову очереди, где, к примеру, пихались локтями и прихорашивались Джек Джонсон, Пабло Пикассо и Дюк Эллингтон.

Не могу сказать, давно ли началась эта песня, но когда мое внимание к словам на экране вдруг на миг споткнулось, я наконец почувствовал холодную дрожь вдоль хребта, пока звучало что-то старое и звучное, да еще с характерным шипением и потрескиванием. Я бросил взгляд на транзистор. Сузанна купила его совсем недавно. Очень современный приборчик, а посему изливавшиеся из него звуки поражали своей неуместностью. Одну жутковатую минуту мертвый голос Бриктоп доносился до меня через семьдесят четыре года после смерти ее неудачливого поклонника, да еще в тот день, когда мой отец купил ту самую вещь, которую упомянутый поклонник ценил более всего в жизни. Песня кончилась. Неожиданно для себя мне страшно захотелось услышать человеческий голос. И как по заказу, заговорил ведущий программы, объяснивший, что эта композиция прозвучала в исполнении Жозефины Бейкер.

Наваждение как рукой сняло. Бейкер, конечно, была протеже Бриктоп, ее находкой. Я только что сам это обнаружил. Однако представить себе, что длинная рука совпадений, способная дотянуться так далеко… Это уже слишком. По крайней мере, для моей усталой головы. Ни в какие ворота не лезет. Так что я выключил радио, пока эта пресловутая рука не протянулась еще дальше.

После возвращения в постель выяснилось, что сон по-прежнему упорствует и являться не желает. Я вдыхал теплое утешение, исходившее от импровизированной кашемировой подушки из свитера Сузанны, и иронически улыбался, сравнивая мое нынешнее поведение с теми обстоятельствами, при которых состоялась наша с ней встреча. Неужели я боюсь темноты? Сузанна считала, что я ничего не боюсь. Пожалуй, я сам дал ей повод так думать. И отсюда до истины было очень далеко. И все же, боюсь ли я темноты?

Если честно — вряд ли. Зато я точно знаю, что в ту минуту меня мучил страх перед злокачественными воспоминаниями об американце по имени Гарри Сполдинг.

В сумасбродстве отца все же прослеживалась определенная логика. Перед покупкой яхты он заказал смету, во что обойдется ее полное восстановление, переоборудование и приведение в пригодное для плавания состояние. Оценку выполнили инженеры той судоремонтной верфи в устье Хамбл, которая славилась отличным качеством работ в этой строгой, эзотерической и чрезвычайно эксклюзивной сфере. Исходные требования к постройке яхты Сполдинга были очень высокими. Технология, которая обеспечила бы их соблюдение, не утрачена до сих пор. Хотя дело, следует признаться, было необычным. В наше время такие спецификации доступны лишь за весьма круглую сумму. Современные компьютерные средства позволяют, как многократно доказано на практике, проектировать яхты по гораздо более низкой цене. Однако восстановление требует педантичности вкупе с артистизмом да еще с применением устаревших инструментов и малодоступных материалов.