Темный мир - Андрей Лазарчук Страница 8

Никому это не надо.

В первый день я готовил ужин на всех, в том числе и нахозяев. Прикинул, что нужно побыстрее употребить из скоропортящегося, и сварилбешбармак. Пяток промороженных сухим льдом бройлеров приехали с нами всумке-холодильнике; двух я использовал. Насчет пряностей постарался старинаХайям. Он утверждает, что хайям, он же хаома, — это особо забористыйгорный хмель, с которого древние арии и ловили свои божественные глюки. Исейчас в Горном Бадахшане его еще можно найти, если знать места. Но готовитьлюбезный Омар ни черта не способен. Даже хлеб поджарить. Даже растворимый кофе.Своего рода талант. Зато знает много песен и анекдотов про Горный Бадахшан. Всеони крайне неприличные. В отличие от стихов, которых он же, наш верный товарищ,может наговорить не одну антологию. Кажется, упоминал уже.

А бабушки напекли пирогов с морошкой и грибами, и общеебратальное застолье получилось на славу. А трио фольклористов — Омар, Вика иВаля — как выдали: Ruskei eicoi, valgei neicoi, sano sina, sano sina, —так все и пустились в пляс. — Ruskei neicoi, valgei neicoi, sano sina, sanosina, kedabo heile rinnale, rinnale? Mustale piale Muarjua da Muarjua. Minunvellele Duarjua da Duarjua. Minun miiloile icceni, icceni!

(«Румяная девушка, белолицая девушка, такая красивая, кудаже ты идешь совсем одна?..» — ну и так далее.)

И еще песню про Настю, я слов не помню, но это такаяполовинка истории Красной Шапочки, где три четверти песни — перечислениесодержимого корзинки («…две печеные репы, два ячменных блина, три овсяныххлебца, сушеный лещ…»). Потом встречается ей Архип, берет узелок, кладет набугорок… тут и песенке конец.

Потом еще что-то.

А потом меня уболтали на гитару, и я немножко спел, что поднастроение легло — стараясь в основном для бабушек. «Белой акации гроздьядушистые…», «Долго будет Карелия сниться…», «На ясный огонь…», «Черный кот».

От усталости, от избытка кислорода, от вкусной обильнойпищи, от роскоши человеческого общения — мы все внезапно и глубоко осоловели икак-то почти невежливо — бабульки готовы были продолжать — поползли на лежачиеместа…

Тут мне первый раз приснился смертный сон.

Это была та школа, которую мы тогда так и не отдали, —только на этот раз она была не совсем пустая и какая-то бесконечная. Коридоры,усыпанные битой штукатуркой и битым стеклом, уходили черт знает куда, вкакую-то темноту, как штольни; я шел, проверяя закрытые двери классов, дергаяза ручки, двери не открывались; пули, прилетая из-за окон, беззвучно и медленноударялись в стены вокруг меня, но я не обращал на них внимания. Мне нужно былонайти незапертую дверь. Наконец одна ручка подалась под нажимом — с той стороныкто-то сопротивлялся, но у меня было больше сил. Я толкнул дверь и вошел. Всюмебель в классе свалили к задней стене, освободив середину. А около доски,почти белой от въевшегося мела, стояла девочка лет десяти, с бесцветнымиредкими волосиками, со взглядом исподлобья и с отвисшей губой. Руки у нее былиненормально длинные, почти до колен. Одета она была в древнюю школьную форму,которую я мог видеть только в кино: коричневое уродливое платье и белый фартукс оборочками. Я думаю, она была ненастоящая, манекен или чучело, поскольку недвигалась и не дышала; на щеке виднелась трещина. Разве что глаза неотрывносмотрели куда-то чуть выше моей головы… А потом в коридоре раздались шаги. Яснял с плеча калаш, и он тут же развалился у меня в руках. Со звуком лопнувшегостакана на щелястый пол упал магазин и разбрызгал патроны… Дверь открылась, ивошло что-то. Я не успел рассмотреть: маленькое, ростом с ребенка, будто быплотно сплетенное из веток или лозы. «Голову» прикрывал черный платок,завязанный по-монашески. Оно двигалось стремительно, и я не успел ничегосделать, как оно оказалось рядом и убило меня.

Над самой поверхностью озера плавали плоские клочки тумана;где-то неподалеку несколько раз всплеснулась крупная рыба. Я курил однусигарету от другой и не мог остановиться. Руки продолжали дрожать.

Сзади раздались шаги. Они были точь-в-точь те, что во сне, ия заставил себя не оглядываться. Кто-то сел рядом. Я повернул голову. Это былСергей Рудольфович.

— Угостишь? — спросил он. — Мои промокли.

— Конечно.

Я подал пачку.

Когда ехали и Маринке, стало худо, ее начали отпаивать и незаметили, как вылили полканистры воды на рюкзаки.

Стоп, а когда Маринке стало худо? Отдельно от остальных —или это всех нас умотало в кунге так, что вместе с вестибуляркой утратилосьпредставление о реальности? Не получается решить. Обе картинки одинаковоправдоподобны.

— Не спится по делу или не спится просто так? —спросил Рудольфыч, щелкая зажигалкой. Зажигалка у него была практичная,совмещенная с выкидным клиночком и пилой Джильи, которая вытягивалась, какрулетка.

— Не знаю, — сказал я.

— А я всегда на новых местах колоброжу, — сказалРудольфыч. — Хорошо здесь, правда?

Я кивнул.

— Вам Терхо уже выдал ягодные места?

— Ну… так, в общих чертах.

— Хуторок Килясь — это по озеру и потом еще по рекекилометров двадцать отсюда. Живут там двое: бабка-ворожея и ее дочка. Дочкапочти дебилка, а бабка, считай, настоящая ведьма. Я к ней наведывался года триназад… Я туда думаю фольклористов наших наладить, пусть заговоры да наговорыпозаписывают, ну и тебя — предметами материальной культуры заняться. Там этогодобра…

— Она финка? — спросил я.

— Саамка.

— У меня вообще-то тема — карело-финские…

— А для кругозора? Впрочем, не настаиваю, Иорданскийбудет только счастлив.

— Остальные пока здесь будут делянку окучивать?

— Пока да.

— Я тогда лучше съезжу… да, это может быть интересно…

Не знаю, почему я так решил. Что-то мелькнуло в голове и тутже испарилось, как эфир.

На завтрак была гречневая каша-размазня. С чаем. ДежурилДжор. Я ему это припомню.

Стоп. Уточняю — специально для тех, кто в детстве былпохищен разумными попугаями или вырос подкидышем в детском саду (я знаю, вастаких много): гречневая каша состоит из отдельных зерен. И ее запивают молоком.А молоко — это вовсе не белая теплая мерзость с пластиковой пленкой, налипающейна зубы. Молоко — это вкусно, особенно из холодильника. И особенно под гречку.Если вы узнали об этом от меня, значит, я живу не напрасно.

Я не говорил, что мы с собой не только генератор, но ибензина запасец везли? Слава богу, не внутри «салона» (тогда бы точно всеумерли), а в канистрах на наружных подвесках — однако, знаете, когда утром дедпереливал желтоватую жидкость из канистры в бак и я увидел, как над струйкойклубится как бы марево… мне задним числом стало дурно. У меня почти всегда так,если какая-то гадость случается, то отрабатываю я ее на следующий день.