До рая подать рукой - Дин Кунц Страница 81

– Но именно там можно найти работу.

Эф неодобрительно поморщилось, но тут же ее лицо разгладилось.

И хотя неодобрение лишь промелькнуло на лице Эф, Микки поняла, что в ее голосе та услышала аргументы обвиняемых Нюрнбергского трибунала, объяснявших причины их работы в крематориях Дахау и Освенцима.

– Вы беспокоитесь из-за ребенка? – спросила Эф.

– Да. Из-за маленькой девочки, которая живет по соседству с моей тетей. Она в ужасном положении. Она…

– Почему ваша тетя сама не пришла с жалобой?

– Ну, я здесь за нас обоих. Тетя Джен…

– Я не могу проводить расследование, основываясь на сведениях, полученных из вторых рук, – не грубо, скорее с сожалением заявила Эф. – Если ваша тетя заметила что-либо, заставившее ее тревожиться за благополучие девочки, она сама должна рассказать мне об этом.

– Да, разумеется, я понимаю. Но, видите ли, я живу с тетей. И тоже знаю эту девочку.

– Вы видели, как с ней жестоко обращались… били, трясли?

– Нет. Рукоприкладства я не видела. Но…

– Вы видели доказательства? Синяки, ссадины?

– Нет-нет. Дело не в этом. Никто ее не бьет. Это…

– Сексуальные домогательства?

– Нет, слава богу, Лайлани говорит, что это не тот случай.

– Лайлани?

– Это ее имя. Девочки.

– Все они обычно говорят, что это не тот случай. Стесняются. Правда всплывает только по ходу расследования.

– Я знаю, как часто бывает именно так. Но она девочка необычная. Очень самостоятельная, очень умная. Говорит все как есть. Она бы сказала, если бы ее растлевали. Она говорит, что нет… и я ей верю.

– Вы видитесь с ней регулярно? Говорите с ней?

– Вчера вечером она пришла к нам на обед. Она…

– Значит, ее не держат под замком? Мы не говорим о жестоком обращении, связанном с ограничением передвижения?

– Передвижения? Ну, может, и говорим в определенном смысле.

– В каком именно?

В комнате стояла удушающая жара. Как и во многих современных зданиях, построенных в расчете на эффективную вентиляцию и энергосбережение, окна не открывались. Система циркуляции воздуха работала, но шума от нее было больше, чем прока.

– Она не хочет жить в этой семье. Никто бы не захотел.

– Никто из нас не выбирает семью, миссис Белсонг. Если бы нарушение прав детей определялось по этому принципу, количество дел, которые я веду, возросло бы в десятки раз. Под ограничением передвижения я подразумеваю следующее: сажают ли ее на цепь, запирают в комнате, запирают в чулане, привязывают к кровати?

– Нет, ничего такого нет. Но…

– Преступное пренебрежение ее здоровьем? К примеру, страдает ли девочка хроническим заболеванием, которое никто не лечит? У нее дефицит веса, она голодает?

– Она не голодает, нет, но я сомневаюсь, что она получает правильное питание. Ее мать не слишком хорошая повариха.

Откинувшись на спинку стула, Эф вскинула брови.

– Не слишком хорошая повариха? Чего я не понимаю, миссис Белсонг?

Микки сидела, чуть наклонившись вперед, в позе просителя, словно пыталась убедить инспектора в чем-то далеком от действительности. Она выпрямилась, откинулась на спинку стула.

– Знаете, мисс Бронсон, вы уж извините, если я говорю бессвязно, но, поверьте, я не напрасно трачу ваше время. Это уникальный случай, и стандартными вопросами до сути не добраться.

Микки еще говорила, когда Эф повернулась к компьютеру и начала что-то печатать. Судя по скорости, с которой ее пальчики бегали по клавиатуре, она прекрасно освоила эту сатанинскую технологию.

– Хорошо, давайте откроем по этому делу файл, введем исходные данные. Потом вы расскажете всю историю своими словами, раз считаете, что так будет проще, а я отредактирую их для отчета. Ваша фамилия Белсонг, Микки?

– Белсонг, Мичелина Тереза, – фамилию и оба имени Микки произнесла по буквам.

Эф спросила адрес и телефон.

– Мы не раскрываем имеющуюся у нас информацию о человеке, обращающемся с жалобой, то есть о вас, семье, к которой вы привлекаете наше внимание, но должны иметь ее в своем архиве.

По просьбе инспектора Микки передала ей и карточку социального страхования [58].

Введя идентификационный номер в компьютер, Эф еще несколько минут что-то печатала, изредка поглядывая на дисплей, и так увлеклась работой, что, казалось, забыла про посетительницу.

В этом, собственно, и проявилась бесчеловечность технологии, о которой она упоминала ранее.

Микки не видела дисплея. А потому удивилась, когда Эф, не отрывая от него глаз, сказала:

– Так вас приговорили к тюремному заключению за владение краденой собственностью, за помощь в подделке документов, за владение поддельными документами с целью их последующей продажи… включая поддельные водительские удостоверения и карточки социального страхования…

Слова Эф достигли успеха там, где потерпели неудачу лимонная водка и пончики с шоколадной начинкой: к горлу Микки подкатила тошнота.

– Я… я хочу сказать… извините, но я не думаю, что вы вправе спрашивать меня об этом.

Эф продолжала смотреть на экран.

– Я не спрашивала. Просто проверяла вашу личность. Тут указано, что вас приговорили к восемнадцати месяцам тюрьмы.

– Это не имеет никакого отношения к Лайлани.

Эф не ответила. Ее изящные пальчики уже не бегали по клавиатуре, а гладили ее, словно она проводила тонкую настройку, добывала мельчайшие подробности.

– Я ничего этого не делала. – Микки презирала себя за то, что оправдывалась, за смирение в голосе. – Я понятия не имела, чем занимался парень, с которым я тогда была.

Эф больше интересовала информация компьютера, чем рассказ Микки о себе.

Чем меньше вопросов задавала Эф, тем больше хотела объяснить Микки.

– Я просто оказалась в машине, когда копы арестовали его. Я не знала, что находится в багажнике, ни про фальшивые документы, ни про украденную коллекцию монет, ничего не знала.

Эф словно не расслышала ни единого слова.

– Вас отправили в Северо-калифорнийскую женскую тюрьму. К югу от Стоктона, не так ли? Однажды я ездила в Стоктон на фестиваль спаржи. На одном из лотков продавались блюда, изготовленные заключенными женской тюрьмы, участвующими в программе культурной реабилитации. Насколько я помню, ничего особо вкусного отведать не удалось. Тут сказано, что вы еще там.