Наследница ведьм - Энн Райс Страница 87

– Неужто ты и впрямь думаешь, что я позволю тебе однойидти домой в темноте?

Посреди лестницы Мона остановилась. Она хотела возразитьМайклу, однако в этот миг ее настороженный взор упал на окружавшую их со всехсторон тень, и девушка призадумалась. Потом бросила взгляд на Честнат-стрит иобнаружила, что та тоже погружена в глубокий мрак.

– Я знаю, что мы сделаем! – воскликнула она– Тыпроводишь меня. И если кто-нибудь выскочит из кустов, ты прикончишь его своиммолотком. Кстати, ты взял его с собой?

– Очень смешно! Я отвезу тебя домой, – с этимисловами он втащил ее в дом и закрыл дверь.

Как и следовало ожидать, Генри сидел на кухне, попивая вискииз белой фарфоровой чашки с таким видом, будто пьет чай. Увидев Майкла и Мону,он отложил газету в сторону и встал. На просьбу Майкла сопроводить Мону домой,или в больницу, или туда, куда она пожелает, он охотно согласился и, прихвативпиджак, который висел на стуле за его спиной, тотчас принялся ее исполнять.

Терзаемый странными подозрениями, Майкл на всякий случайлично усадил их в машину. Мона помахала ему рукой, но, когда за окномавтомобиля мелькнул рыжий сноп волос, Майклу стало не по себе от того, что онауезжала и что он отпустил ее без прощального объятия. Правда, в следующий мигон уже устыдился этого чувства.

Войдя в дом, он запер дверь кухни.

Потом вновь отправился в кладовку. Там, на первом этаже подлестницей, хранился его старый ящик с инструментами. Правда, в таком большомдоме ему приходилось держать их на каждом этаже. Но здесь находились его старыеи самые любимые инструменты, и среди них – видавший виды молоток со щербатойдеревянной ручкой, который ему служил еще в Сан-Франциско.

Внезапно им овладело какое-то странное предчувствие.Повинуясь ему, он импульсивно сжал рукоятку молотка и бросился в библиотеку,чтобы еще раз взглянуть в окно. Этот молоток некогда принадлежал его отцу. Ещемальчишкой Майкл забрал его вместе с прочими отцовскими инструментами в Сан-Франциско.И теперь, когда он оказался в богатой обстановке Мэйфейров, где каждую вещьнужно было ставить на учет, ему особенно было приятно иметь то, что досталось внаследство от отца Он занес молоток над головой, представляя себе, с каким быудовольствием проломил им череп проклятому взломщику. И вздумалось же какому-тоублюдку ломиться к ним в дом ни раньше ни позже, а именно тогда, когда на семьюи так навалилась куча бед.

Или…

Нащупав выключатель в ближайшем углу комнаты, Майкл зажегсвет и начал разглядывать маленький патефон. Тот был по-прежнему весь в пыли. Азначит, к нему никто не прикасался. На мгновение он замешкался, не зная, стоитли ему самому это делать. Но потом все же рискнул и, встав на колени,дотронулся пальцами до вертящегося круга Пластинки «Травиаты» хранились втолстом выцветшем альбоме. Рядом с ним лежала ручка для завода патефона,которая выглядела такой старой, что, казалось, вот-вот могла развалиться.Любопытно, как удалось дважды проиграть на нем вальс, если патефон стоял на прежнемместе и был равномерно покрыт пылью?

Вдруг Майкл услышал какой-то подозрительный звук,напоминавший треск половиц, как будто кто-то ходил по дому. Хорошо, если этобыла Эухения. А если нет?

– Проклятый сукин сын, – тихо выругалсяМайкл. – Какого черта тебя сюда принесло?

Он начал обыскивать дом. Сначала обошел весь первый этаж, ковсему прислушиваясь и приглядываясь, а также изучая сигнализационные лампочки,которые могли ему сообщить, если бы кто-то ходил по дому, кроме него. Затем онподнялся наверх и так же тщательно обследовал второй этаж, проверив все доединой комнаты и даже подсобные помещения. Не пропустил он даже спальню своейжены, где по-прежнему стояла заправленная кровать и красовались желтые розы накаминной полке.

Казалось, все было в порядке, однако Эухении в доме не было.Из служебного выхода виднелся находившийся неподалеку домик для гостей. Он былзалит таким ярким светом, что можно было подумать, будто там проводиливечеринку. Майкл догадался, что эту иллюминацию устроила Эухения, котораялюбила зажигать все лампы. Они с Генри дежурили в домике посменно, и, очевидно,сегодня был ее черед ночевать в нем одной. Странно было другое: в кухне игралорадио, а телевизор был переключен на сериал «Она написала „Убийство“».

Мрачные кроны деревьев качались на ветру, а все остальное –лужайка, бассейн, флаги – пребывало в покое. Колыхались лишь только деревья,вызывая обманчивое мерцание огней в домике для гостей.

Майклу оставалось проверить третий этаж. Исследовать все домельчайшей трещинки и щелочки.

На третьем этаже было темно и тихо. Маленькая лестничнаяплощадка была пуста В окно просачивался свет уличных фонарей. Через открытуюдверь кладовой виднелись пустые белые полки, которые словно ожидали, когда наних что-нибудь положат. Он открыл дверь комнаты, некогда принадлежавшейДжулиену, а теперь служившей Майклу рабочим кабинетом.

Ему сразу бросились в глаза два окна, которые располагалисьнапротив друг друга. Рядом с тем, которое находилось справа, лежа на своейузкой кровати, испустил последний вздох Джулиен. Из другого выпала и разбиласьнасмерть Анта. Эти два окна были… словно два недремлющих ока.

Теней здесь никаких не было. Мягкий вечерний свет струилсяна голый дощатый пол и на чертежный стол.

Но что за диво? Никаких голых досок не было видно. Напротив,пол устилал довольно потертый ковер, а на месте чертежного стола стояла тасамая узкая латунная кровать, которую давным-давно отсюда вынесли.

Майкл потянулся к выключателю.

– Пожалуйста, не включайте свет, – услышал ончей-то старый и тихий голос, говорящий с французским акцентом.

– Кто вы такой, черт побери?

– Джулиен, – ответил ему шепот. – Клянусьвсем святым, что я не ломился в библиотеку! Прошу вас, проходите. Давайте-ка,пока у нас есть время, немного потолкуем.

Майкл закрыл за собой дверь, еще крепче сжимая в рукемолоток. Ему в лицо ударил жар, и он весь покрылся испариной. Однако он несомневался в том, что это был голос Джулиена, потому что уже слышал его раньше,когда, находясь в море, пребывал в другой реальности. Помнится, этот голосговорил с ним тихо и быстро, рисуя перед ним разные варианты и утверждая, чтоМайкл имеет право от всего отказаться.