Нехорошее место - Дин Кунц Страница 9

С ;н из полицейских был знаком Джулии: до службы в полиции города Ирвина он вместе с ней работал департаменте шерифа. Звали его Самсон Гарфьюсс. Толи его родители, выбирая сыну имя, проявили редкостную прозорливость, то ли он сам решил доказать, что не зря носит имя библейского силача, но Самсон Гарфьюсс действительно был рослый и крепкий детина. Он протянул Джулии открытую коробку с четырьмя маленькими флоппи-дисками.

– Эти?

– Вроде они, – Джулия взяла коробку и передала Бобби.

– Мне надо спуститься на второй этаж в кабинет Аккройда, включить компьютер и проверить, что на них записано, – сказал Бобби.

– Валяйте, – разрешил Самсон.

– Вам придется пройти со мной, – обратился Бобби к Макгарту, полицейскому, который их сопровождал. – Не спускайте с меня глаз. Надо, чтобы кто-то подтвердил, что я не мухлюю. А то еще эта мразь, – Бобби кивнул в сторону Тома Расмуссена, – скажет, будто я на него наклепал: взял чистые диски и сам сделал копии.

Когда Бобби и Макгарт на лифте спустились на второй этаж, Джулия присела на корточки перед Расмуссеном и спросила:

– Знаешь, кто я?

Расмуссен взглянул на нее и промолчал.

– Я жена Бобби Дакоты. Того самого Бобби, в которого палили твои бандюги. По твоему приказу моего Бобби чуть не пристрелили.

Расмуссен, опустив глаза, уставился на свои скованные руки.

– Будь моя воля, знаешь, что бы я с тобой сделала? – продолжала Джулия. Она растопырила пальцы с наманикюренными ногтями, поднесла их к лицу Расмуссена и угрожающе пошевелила. – Для начала схватила бы тебя за горло, прижала к стенке и всадила бы в твои зенки два остреньких ноготка. Глубоко-глубоко. До самого мозга. А то у тебя извилины не в ту сторону повернуты, вот я и разверну их как надо.

– Ну уж это вы слишком, – встревожился напарник Самсона по фамилии Бердок. Его можно было бы назвать просто гигантом, не будь рядом Самсона.

– А что такого? – фыркнула Джулия. – У него в башке такой кавардак – никакой тюремный психиатр не поможет.

– Ты, Джулия, и впрямь полегче на поворотах, – предупредил Самсон.

Расмуссен бросил на нее быстрый взгляд. Их глаза встретились лишь на миг, но Расмуссен понял, что от этой разъяренной фурии добра не жди. Краска негодования и стыда на его по-детски обиженной мордочке сменилась бледностью.

– Уберите эту сумасшедшую стерву! – крикнул он Самсону. Однако грозного окрика не получилось: визгливый голос Расмуссена дрожал.

– Она не сумасшедшая, – возразил Самсон. – По крайней мере, врач ее сумасшедшей не признает. Нынче не так-то просто объявить кого-то психом. Чуть что – сразу крик: гражданские права, гражданские права! Так что насчет сумасшедшей – это ты погорячился.

– Большое спасибо, Сэм, – сказала Джулия, не сводя глаз с Расмуссена.

– Как видишь, со второй частью обвинения спорить я не стал, – добродушно добавил Самсон.

– Да-да, я заметила.

Она по-прежнему сверлила Расмуссена взглядом. Каждого человека одолевают свои страхи. В каждой душе поселяется особый, только по ее форме отлитый страх. Джулия прекрасно знала, чего боится Том Расмуссен больше всего. Его пугала не высота, не темнота, не замкнутое пространство. Он не боялся ни кошек, ни собак, ни насекомых; он не страшился толпы и нормально переносил путешествия по воздуху. Согласно объемистому досье Расмуссена, которое агентство “Дакота и Дакота” собрало за последние месяцы, Тому не давала покоя боязнь слепоты. Сидя в тюрьме – а в тюрьме Расмуссен побывал уже дважды, – он каждый месяц проверялся у врача: ему все казалось, что он стал хуже видеть. Он то и дело подозревал у себя то сифилис, то диабет, то другие болезни, которые, если их запустить, могут привести к потере зрения. На свободе он с той же регулярностью показывался окулисту в Коста-Меса. Прямо помешался на слепоте.

Сидя перед Расмуссеном на корточках, Джулия взяла его за подбородок. Расмуссен замотал головой. Джулия повернула его лицо к себе, вытянула два пальца и ногтями царапнула ему щеку. Легонько, не до крови. На бледной коже вздулись две красные полоски.

Расмуссен издал вопль. Он попытался ударить Джулию, но от страха руки не слушались, а цепь, соединяющая кандалы и наручники, была слишком коротка.

– Чего ты руки распускаешь? – взвизгнул Расмуссен.

Джулия снова выставила два пальца и поднесла к его лицу. На этот раз направила прямо в глаза. Расмуссен заморгал, захныкал, стал вырываться, но Джулия крепко держала его за подбородок.

– Мы с Бобби живем вместе уже восемь лет, семь лет женаты. Лучшие годы моей жизни. И вдруг ты на нашу голову. Вздумал прихлопнуть моего мужа как муху.

Острые ноготки приближались к глазам Расмуссена. Все ближе и ближе.

Расмуссен подался назад и уперся затылком в стену. Дальше некуда.

Ногти были уже совсем рядом.

– Полиции запрещено жестокое обращение, – пробормотал Расмуссен., – Я в полиции не служу.

– Зато они служат, – Расмуссен показал глазами на Самсона и Бердока. – Эй, оттащите от меня эту припадочную! Вам же хуже будет – засужу к чертовой матери!

Острые ноготки коснулись ресниц.

Расмуссен мгновенно отвел взгляд от полицейских и вновь уставился на Джулию. Его прошиб пот, дыхание участилось.

Джулия еще раз скользнула ногтями по его ресницам и улыбнулась.

Черные зрачки его светло-карих глаз расширились.

– Ну вы, кретины! Я ведь и правда засужу, слышите? Вылетите из полиции за милую душу... Ноготки опять прошлись по ресницам.

Расмуссен зажмурился.

– Вот увидите! Вытряхнут вас из мундиров, отберут значки – и за решетку. А в тюрьме бывшим полицейским хана, сами знаете. Их там калечат, убивают, насилуют!

Голос его забирал все выше, выше. Последнее слово он выкрикнул уже тонким, ломающимся голоском подростка.

Джулия покосилась на полицейских. Самсон наблюдал эту сцену без осуждения, почти снисходительно; казалось, он не возражал бы и против более крутых мер. Бердока происходящее немного коробило, но он, видимо, решил пока не вмешиваться.

Джулия коснулась ногтями век Расмуссена. Тот попытался еще крепче зажмуриться.

– Я по твоей милости чуть не осталась без Бобби, а ты у меня за это останешься без глаз.

– Совсем рехнулась! Джулия нажала посильнее.

– Уймите вы ее! – взвыл Расмуссен.

– Ты хотел сделать так, чтобы я больше никогда в жизни не увидела мужа, ну а я сделаю так, что тебе вообще нечем будет видеть.

– Что тебе надо? – Пот градом катился по лицу Расмуссена; казалось, он тает на глазах, как свечка, брошенная в костер.