Орудия тьмы. Железный шип - Кэтлин Киттредж Страница 9

— Без Движителя, между прочим, и сожжений бы не было, — заметила я. — Он дает пар, а пар — это кровь города.

— Хвала Мастеру-Всеустроителю, — автоматически пробормотала Сесилия, пропуская между пальцев закрученную прядку.

Площадь Изгнания наполовину заполняла толпа — самые обычные на вид люди, некоторые с едой в газетных кульках, хотя для ленча было уже поздновато. Центр площади, где стоял Очиститель, оставался пустым.

— Хорошо бы подонка обвиняли в чем-то серьезном, — проговорила Сесилия. — Не просто в колдовстве, продаже зелий или гадании.

Несмотря на попугайски затверженные законы прокторов, в глубине души Сесилия верила во все это — как и большинство моих соучеников. Всем хотелось, чтобы магия существовала, хотелось видеть в ней что-то такое, над чем можно похихикать тайком, вроде курения, или поцелуйчиков, или пояса с чулками, надетого вместо того колючего уродства, которое нас заставляли носить в Академии.

Сама я знала истинную цену выдвигаемым прокторами обвинениям с того самого дня, как маму поместили в сумасшедший дом. Веришь ты или нет в еретические бредни, значения не имело. Просто кому-то везло, а кому-то нет. Я должна была бы испытывать страх перед грядущим сожжением, но на самом деле в основном боялась оказаться следующей.

Два проктора в надвинутых угольно-черных капюшонах подвели к ступеням худого человека, скованного по рукам и ногам. Пар с шипением прорывался между латунных задвижек Очистителя в колючий холодный воздух. Третий проктор шел позади с ключом. Его лицо оставалось открытым — парень как парень, смуглый, в черной форме с сияющими медью пуговицами. Что в нем, что в еретике не было ничего особенного — на их месте я могла представить кого угодно. Например, своего брата.

— Точно чокнутый, сразу видно, — презрительно фыркнула Сесилия. — Как думаешь, что он сделал?

— Скоро узнаем, — пробормотала я, стискивая мерзнущие пальцы и стараясь не смотреть в ту сторону. Но это было сильнее меня — как когда на твоих глазах кого-нибудь сбивает рейсовка: просто застываешь на месте и даже моргнуть не можешь.

Проктор вставил ключ в Очиститель, походивший на латунный гроб с тремя отверстиями спереди и приводным блоком сзади. Из курса механики, которую нам преподавали на первом году обучения, я знала, что устройство напрямую соединено с Движителем глубоко под землей.

Человек в оковах, еретик он там был или нет, побледнел от ужаса и обмяк в руках прокторов, словно марионетка.

Сесилия шмыгнула носом:

— Холодно-то как. Поскорей бы они перешли к делу.

— Обвиняется в следующих преступлениях, — провозгласил один из державших еретика прокторов. — Сообщение с темными силами…

Это уж как водится. Все, что не объяснялось некровирусом, в глазах прокторов могло быть только потугами на колдовство.

— …Осквернение плоти, глумление над мертвыми и исполнение псевдомагических ритуалов, запрещенных Конвенцией Рамзая 1914 года, — звучал над толпой голос проктора, отражаясь от черных камней Вранохрана. Людской гул смолк, и несколько мгновений тишину нарушали лишь вой ветра да низкое гудение Движителя.

Потом еретик начал кричать — один непрерывный монотонный звук, я знала его по сумасшедшему дому: беспомощные сетования разума, чьи винтики и шестеренки спеклись в бесполезный шлак. Внутри у меня все сжалось. В крике слышался тот самый страх, памятный мне со дня, когда забирали маму.

— Осквернение плоти. — Язычок Сесилии вновь мелькнул между губами, оставив бледный след на розовом. — Декадент. Надо же.

— И ныне, — продолжал проктор, — за отвержение великих истин Мастера-Всеустроителя, истин эфира и пара, за отрицание двух неразделимых основ бытия — реальности и науки… — Он взглянул поверх голов. Безликая чернота под капюшоном колыхнулась. — Приговор — сожжение рук.

Мои собственные занемевшие от холода, непослушные ладони сжались под перчатками в кулаки.

— Только рук? — воскликнула Сесилия в унисон с ропотом толпы. — За такое надо и руки, и лицо! Осквернение плоти! Тоже мне!

Еретик почти не сопротивлялся, когда его руки просовывали в нижние отверстия Очистителя. Проктор повернул ключ — раз, второй, третий.

Пар устремился в холодный октябрьский воздух. Еретик завопил. Я смотрела не моргая.

Внезапно мой желудок отказался удерживать ленч, и запеканка из индейки двинулась вверх по горлу. Повернувшись, я на негнущихся ногах кое-как добрела до канавы у края площади. Сесилия бросилась за мной.

— Бедняжка. — Она погладила меня по спине, отводя назад волосы. — Знаю, тебе противно даже думать о том, что сделал этот ужасный человек. Ничего, ничего — его уже наказывают.

Я отпихнула ее.

— Ну знаешь, Аойфе! — крикнула она. — Я вообще-то помочь хочу!

Несколько мгновений я смотрела на ее круглое, лунообразное лицо, закрывающее от меня платформу и Очиститель. Я видела раньше сожжения на лентах, но это было совсем другое. Немного больше сопротивления, чуть меньше снисхождения со стороны прокторов, и на месте еретика могла оказаться мама. Конрад. Я.

— Мне нужно к себе, — выдавила я и бегом бросилась с площади. Я мчалась по Шторм-авеню, все еще ощущая запах пузырящейся плоти еретика. Все еще слыша его вопли, доносимые зимним ветром.

Перед глазами же у меня стояло лицо Конрада.

Всю ночь я металась без сна. Меня колотил озноб. Наутро я отпросилась с занятий и битый час прошагала взад-вперед по комнате отдыха второкурсников, дожидаясь, когда хронометр над камином покажет, что наступил удобный момент и в библиотеке никого нет. Кэла разыскивать я не стала — он знал о Конраде то же, что и остальные: свихнулся из-за некровируса, набросился на собственную сестру, сбежал от прокторов, от сумасшедшего дома и из Лавкрафта вообще. Они не знали брата, который заботился обо мне, когда маму поместили в приют. Не знали Конрада, который учил меня разбирать и собирать сначала обычный хронометр, а потом и более сложные механизмы, перевязывал ранки на пальцах, когда мне случалось порезаться о шестеренки, рассказывал запретные истории о ведьмах, феях и ужасном владыке мифических чудовищ — Йог-Сототе.

Кэл мог потащить меня прямиком к прокторам за укрывательство безумца и был бы в полном праве это сделать. Воспоминания не имели значения — только болезнь.

Навстречу мне по коридору шла миссис Форчун. Вспомнив о предстоящем после ужина визите к директору, я круто свернула налево, к библиотеке, чтобы не попасться на глаза.

В библиотеке Академии всегда царило безмолвие. Редко тревожимые книги и газеты громоздились на полках грудами трупов в покойницкой. Пробираясь между отсыревших, заплесневелых рядов по прогнившей ковровой дорожке, скрадывавшей звук шагов, я кинула взгляд исподтишка на библиотекаршу, мисс Корнелл. Та с подозрением посмотрела на меня, подняв голову с пучком жидких рыжеватых волос, но тут же вновь принялась штемпелевать не вовремя сданные учебники.