Черный штрафбат - Андрей Орлов Страница 10

В закрытую дверь долбился веснушчатый парень в рваной гимнастерке.

— Эй, охрана, будьте людьми, дайте закурить! Жалко вам, да? Нас кокнут, а вы папироску пожалели? Поимейте сострадание, ребята! Курить хочется — мочи нет!… Да понимаю, что не положено, но войдите в положение, когда еще удастся покурить?…

— Да кончай ты долбиться! — раздраженно прикрикнул мужик с офицерской выправкой. — Чего разбуянился? К стенке поставят — может, и дадут пару раз дернуть. Не совсем же они звери.

— Думаешь, да? — с надеждой повернулся конопатый.

Заскрежетали запоры, втолкнули еще одного страдальца — видимо, капитана интендантской службы. Закурить не дали, заперлись на все засовы. По лицу осужденного текли слезы, он стирал их кулаком вместе с соплями, моргал жалобными глазами.

— Как же так, товарищи? — всхлипывал бывший капитан. — Ведь это несправедливо, за что? Недосчитались двух обозных лошадей и пары мешков с обмундированием… За что расстреливать, объясните?… Это уму непостижимо… Я же окуплю, покрою расходы, я же исправлюсь… — Он завыл, как волк на полную луну, забился в угол и дал волю слезам.

Зорин лег на холодный пол, забросил руки за голову. Отзвенело в ушах, он уже оправился, был почти спокоен. Каким бы ни был проходимцем (или хуже того) майор Глахотный, а приговор оправдан. Какого дьявола понесло его в оперчасть? Справедливости захотел? Майор при исполнении, а ты его под дых, да в рыло, да на глазах у всего честного народа… Всё, забыли, жизнь прошла, хрен с ней. Он закрыл глаза, приводил в порядок мысли и дыхание. Не надо думать о том, что будет после смерти. Ничего не будет. Ни войны, ни проблем. Или, как у буддистов, получит новую жизнь (будем надеяться, что человеческую, а не какого-нибудь пенька у дороги), и все по-новому — пеленки, голоштанное детство, школа. Вот об этом надо думать — он умрет, но снова родится!

И опять его обнимала Иринка Белова — ее образ был отчетливый, выпуклый, почти реальный, и ее прикосновения он чувствовал кожей. Вкус горячих губ, который вовек не забыть, сколько бы женщин ни стояло между прошлым и настоящим. Он впадал в глухую тоску всякий раз, когда о ней думал. Познакомились в июне тридцать седьмого — не самый был удачный год для романтического знакомства. Пропадали люди, шептались по углам, цепенея от страха, — об ужасных врагах народа, окопавшихся буквально везде — в каждой организации, в каждой отрасли социалистического хозяйства, в каждой сфере деятельности… Никто их в глаза не видел, этих врагов, но все верили, все боялись. Передавали из уст в уста, как увезли на «черном вороне» то директора машиностроительного завода, то парторга проектной организации — какой же он враг народа, да ни под каким углом не просматривался! То начальника автобусного парка — вместе с женой и заместителем по кадрам… Зорин был молод, наплевательски относился к жизни, не верил во всю эту «массовую» ерунду. А что касается врагов, то как же без них — возможно, где-то, иногда, в порядке большого исключения… Слегка напрягся, когда арестовали директора ФЗУ. Расстроился, когда в разгар тренировки по боксу пришли люди с петличками НКВД за его тренером — Осиповым Ильей Евгеньевичем. А наутро взяли руководителя школы спортивного мастерства, капитана местной футбольной команды. Думали, что разберутся, отпустят. Да, разобрались, но не отпустили… Жизнь текла, и в принципе, насыщенная, яркая. Трое хулиганов с папиросами в зубах пристали к девушке на пляже. Поговорил он с ними, в ухо кое-кому дал. Хороший поступок, и девушка оценила. И так запала в голову, что сам не свой стал. Отпускать не хотел ее с берега Оби. Она смеялась и на вопрос, где ее найти, сказала, что учится в институте военных инженеров транспорта. «У нас четыре девушки на потоке, — смеялась Иринка. — Конкуренция, сами понимаете, Алексей, жесточайшая». И через два месяца он поступил в этот институт. Иринка на втором курсе, Алексей на первом, хоть и старше ее на год. Конкуренты действительно летали стаями, но он уже знал, что добьется своего. И она это понимала, смирилась… И сдалась в июне сорок первого, когда готовила диплом, а ему еще год оставалось учиться, и он подумывал о том, чтобы перевестись на вечерний, а ближе к осени сыграть свадьбу…

Кабы не война, подлюка… Она писала Зорину целый год — как окончила институт, как вечерами работала на заводе, а уж этого добра в Новосибирск эвакуировали предостаточно — и всегда ее письма доходили, пусть и менялись адреса полевой почты. А потом вдруг перестали приходить. Отец писал, что ничего не знает про Иришку, уехала, мол, куда-то. С бывшими ее подругами связи не было…

Лязгнуло, распахнулась дверь.

— Всем на выход!

И застонал подвал. Забился в падучей проворовавшийся интендант (поплакать, видите ли, не дали), нервно захихикал паренек, похожий на вора, завыл солдат, так и не узнавший, есть ли жизнь после смерти. Плечистый дядька перестал молиться, глубоко вздохнул. А конопатый вроде даже обрадовался — покурить дадут. И осанистый офицер перестал терзаться мрачными думами, кивнул — мол, чему быть, того не миновать.

Потянулись страдальцы. Не желающих выходить выгоняли прикладами. Зорин встал без единой мысли в голове. Может, и лучше так — не думая о страшном?

Но на выходе его отсекли от группы. Ушли приговоренные, а Зорина вывели отдельно. Посадили в кузов — без рукоприкладства и членовредительства. Три минуты езды, секунды, как гвозди, забивались в мозг, превращались в эпохи. Дом культуры, коридор, комнатка. Канцелярист с погонами старшего лейтенанта усердно хмурил брови.

— Зорин Алексей Петрович? — Приоткрыл папку, что-то в ней подсмотрел и захлопнул. — Уполномочен вам сообщить, что изменились некоторые обстоятельства. Органами контрразведки СМЕРШ, подчиняющимися Народному комиссариату обороны, проведено расследование, и взят под стражу заместитель начальника оперативной части майор Глахотный. Ему инкриминируют участие в агентурно-подрывной деятельности и работу на германскую разведку. Имеются основания полагать, что своей деятельностью майор Глахотный нанес непоправимый вред…

— Слава богу… — выдохнул Зорин. — Товарищ старший лейтенант, я ведь давно это чувствовал… Скажите, я могу идти?

Канцелярист покосился на него как-то странно.

— С вас никто не снимает обвинений, рядовой Зорин. Вы совершили воинское преступление, предусмотренное Дисциплинарным уставом, и должны за него ответить. Уполномочен до вас довести, что высшую меру наказания решено отменить. Вы приговариваетесь к отбыванию наказания сроком на три месяца в штрафной роте. Вот постановление. Ознакомьтесь и распишитесь. Вы будете кровью искупать свою вину отважной борьбой с врагом на трудном участке боевых действий. Отправляетесь прямо сейчас — в расположение 1-й штрафной роты 45-й мотострелковой дивизии.

«Для дальнейшего прохождения службы, — подумал Зорин. — Аминь».

* * *

И с корабля на бал! Опомниться не успел, прикинуть все за и против… Штрафная рота дислоцировалась на южной окраине Калиничей. Просто «повезло», что в данный момент она находилась здесь. Роту перебросили с одного участка на другой, ждали дальнейших указаний. Постоянный состав проживал в частном секторе — командир роты капитан Кумарин, военком старший лейтенант Шалевич, командиры взводов, их замы по строевой, взводные политруки, заведующий делопроизводством, фельдшер в офицерском звании, санинструктор с санитарами, хранитель ротной печати. А переменный состав обретался в чистом поле. Десять палаток на краю оврага. Уже вечерело. Зорин только и успел откозырять мрачноватому, с белесым шрамом на виске Кумарину.