Торпеда для фюрера - Вячеслав Демченко Страница 10

— Да к тому, что у тебя он сейчас, — неспеша выпустил струю дыма Гурджава. — В Особом отделе сидит.

Несколько секунд Георгий Валентинович смотрел на начальника разведки судачьими глазами самого рыночного выражения: «По рублю». Наконец, подтянул к себе чёрную коробку телефонного аппарата.

— Это старлей Новик А.В.? Вообще-то, не у меня он теперь.

— А у кого?

— Боюсь, что эта новость покажется тебе поганой, — скривившись, проворчал Овчаров, накручивая дырчатый диск набора. — Ты моего мамелюка, следователя Кравченко, хорошо помнишь?

— Вот б… — невольно процедил Гурджава, не донеся до рта папиросу.

— Да, в общем-то, и я такого же мнения, — мельком глянул на него Георгий Валентинович. — За что хоть сидит? Дисциплинарное?..

Тяжело вздохнув, начальник флотской разведки отрицательно покачал головой:

— С этим бы я и сам разобрался…

И на немой вопрос Овчарова неохотно закончил:

— За содействие националистической агентуре фашистов.

Не дожидаясь ответа коммутатора, начальник флотской контрразведки осторожно опустил трубку на рожки аппарата.

— Вы что тут, охренели все?

Хроники «осиного гнезда»

Недавно, чуть меньше года тому назад…

То есть по нормальным меркам недавно, а по военным — бесконечно давно, комплектовал лейтенант А.В. Новик разведывательную группу в осажденном Севастополе. Тогда в Севастополе хватало и оружия, и боеприпасов, и техника тоже оставалась кое-какая. Работали заводы (правда, к тому времени уже всё больше в подземельях) и заходили в бухты боевые корабли. Швартовались и, пока выгружали пополнение, боепитание, медикаменты и прочее, и грузили раненых и эвакуированных, добавляли мощь своего главного калибра к артогню сухопутных батарей.

Теперь же в городе оставались только измученные голодом и жаждой моряки и солдаты, считаные пушки и считаные патроны на каждый ствол винтовок и автоматов. А корабли пробирались только ночью и в непогоду (нечастую в июльском Крыму), — бесконечно длинным днём их клевали и клевали «юнкерсы» и «хейнкели».

Но в ночь 19 июня 1942 года пришли ночные хищники…

Выйдя из Ак-Мечети, катера крейсерским ходом пошли на юго-восток. Севастополь обогнули тремя милями мористее; очень приметное место, заметное издалека лучше любого маяка. Даже сейчас, в полночь, прокатывались по невидимым издали линиям обороны огненные шары разрывов, тлели кое-где кострища ночных пожаров, а чуть в стороне, где-то на траверзе мыса Фиолент, с интервалом в пять минут косо втыкались на несколько мгновений в звёздное небо оранжевые факелы: била последняя севастопольская батарея тяжёлых орудий. И вот в свете очередного залпа 15‑дюймовок зоркий командир «S-40» Шнейдер-Пангс разглядел силуэты кораблей русского конвоя.

Капитан-лейтенант передал по рации:

— Вижу конвой зюйд-зюйд-ост, две мили шесть кабельтовых. Три эсминца и три сторожевика. Транспорт — примерно пять тысяч.

— Атакуем! — отозвался капитан-лейтенант Тёнигес, командир «S-102».

Заревели дизели, наливаясь мощью. Катера заложили разворот и, стремительно набирая скорость, пошли на сближение. Пенные буруны вздыбились и широко разлетелись чуть позади острых форштевней…

Похоже, именно на них и среагировали на кораблях конвоя. Над едва различимыми на фоне тёмного берега бортами заметались орудийные вспышки, и поперёк курса шнельботов выросли не слишком высокие, но многочисленные пенные снопы разрывов снарядов.

Катера пошли «змейкой», отчаянно кренясь с каждым поворотом; осколки и пули просекали корпуса и рикошетили по броне. С восьми кабельтовых выпустили торпеды и тут же заложили разворот «все вдруг».

Спустя полторы минуты, выпутавшись из гущи близких разрывов, поняли: все пять торпед прошли мимо. Ни одного разрыва. Ещё четыре минуты — и стало ясно: не нашли даже случайную цель и опустились на дно, выработав запас хода. Шнельботы развернулись и снова легли на боевой курс. А русские тем временем поменяли ордер: два «охотника» выдвинулись навстречу атакующим и открыли отчаянный огонь. Ответили им комендоры «S-27» и «S-72», «связали боем», а катер Тёнигеса промчался на полном ходу, обойдя их по дуге, и почти на встречном курсе выпустил последнюю свою торпеду в транспорт.

Мощный взрыв стал сигналом для всех катеров на выход из боя. Не прошло и пяти минут, как, разорвав дистанцию, они на малом ходу отошли ещё на две мили мористее, а потом, разглядев-таки, что транспорт, подсвеченный прожекторами кораблей эскорта, ушёл под воду, направились на базу.

Из радиоперехвата установили, что потоплен был санитарный транспорт «Белосток», с ним на дно ушло почти полтысячи раненых. Ещё 157 человек подобрали тральщик и «морские охотники», — те самые, которые Шнейдер-Пангс принял за эсминцы и сторожевики…

1943 г. Туапсе. Новое в обращении с А. Новиком

Сумрачным коридором бывших складов «Пряхинъ и сыновья» старший лейтенант шёл в виде куда как более божеском, чем можно было ожидать от узника. Как-никак не на гарнизонной гауптвахте, а том самом Смерше НКВД, внутреннем, то есть бериевском, уже успевшем заработать репутацию предбанника ада, «чистилища», находился.

Хоть никого, отметим справедливости ради, ни к тюремному заключению, ни, тем более, к расстрелу сами по себе органы Смерш не приговаривали. Приговоры выносил с их подачи военный трибунал или Особое совещание НКВД. Но всё равно. Запросто могли проволочь старшего лейтенанта А.В. Новика босыми ступнями по половицам, обвисшим на руках дюжих сержантов, в одних исподних портках, вполне возможно, что и мокрых, красно-синим, да ещё харкающим кровью. А так — ничего, молодец огурцом, даже при погонах — не сорвали. Вот только рыжеватая гимнастёрка выпущена из галифе и мотню надо поддерживать руками — ничего такого, на чём в камере вздёрнуться можно, «не положено».

Странно только, что вместо начищенных до антрацитового блеска сапог топает старший лейтенант по половицам бывших складов легкомысленными домашними тапочками. Да ещё, вместо выбитых зубов и затёкшего глаза, — этаких едва ли не обязательных печатей на титульной странице «дела», открытого в производство на «ст. л-та Новика А.В.», — всего-навсего облизывает Новик А.В. нижнюю губу, разбитую почти случайно, можно сказать, от неожиданности. И это всё не потому, что матёрые вертухаи НКВД — таинственные Смершевцы, если они фигуряют в пивной или на танцах в портовом клубе, и костоломы при ближайшем рассмотрении, — такие уж сердечные ребята. Скорее, опытные. А опыт подсказывал им, что если накануне разметал задержанный Новик полувзвод «тыловиков» — войск НКВД по охране тыла, — то и с ними, простыми вертухаями, вряд ли станет церемониться.

— И, кстати сказать, напрасно… — Подполковник Трофим Кравченко (тот самый, которого командир его, полковник Г.В. Овчаров, устойчиво именовал «мамелюком» — не за верную ли службу против «бывших своих»?) пережевал мундштук папиросы из одного угла сухих губ в другой. Затем, скрипя дерматином, «восстал» из чёрного провала дивана, не вынимая рук из карманов галифе. — Напрасно так ерепенишься, старшой.