Последние солдаты империи - Евгений Авдиенко Страница 10

– Пики к бою, шашки вон! Наметом… арш!

В первые секунды немецкие солдаты, заметив приближающихся всадников, в которых они узнали тех самых казаков, которыми пугала всю Германию кайзеровская пропаганда, остолбенели от удивления и ужаса. Но потом быстро разобрали винтовки и открыли беспорядочную стрельбу.

Когда до первых строений оставалось чуть менее ста метров, Нелюбов с радостью отметил, что не ошибся в количестве гарнизона, из близлежащих домов выскочило не более десятка человек в нижнем белье, сразу же открывших огонь из карабинов.

«Удачная оказалась авантюра», – радостно подумал Борис, когда вдруг совершенно неожиданно, из окна крайнего дома, прямо в лоб наступавшей сотне ударил пулемет.

Развернутая казачья линия словно натолкнулась на невидимое препятствие. Крики боли и отчаяния, ржание смертельно раненных лошадей и гулкие удары тел о землю в смертельном вихре закружились вокруг Бориса.

«Всех ведь положит, сволочь!» – в отчаянии подумал он и, пригнувшись к самой холке, дав шпоры коню, ринулся прямо на пулемет.

Когда до дома, из которого летела беспощадная смерть, осталось около тридцати метров, Нелюбов почувствовал, как Сашка, вздрогнув, захрипел и сбился с галопа. Освободив ноги от стремян, Борис на доли секунды опередил момент, когда конь начал заваливаться набок, отбросил шашку и, выхватив правой рукой второй револьвер, упал вместе с лошадью и, прикрываясь тушей животного, открыл беглый огонь с обоих револьверов по пулемету.

Первые пули Нелюбова ударили в раму окна, из которого, не останавливаясь ни на секунду, градом летели пули, но поручик, не обращая внимания на очередь, которая легла совсем рядом, яростно палил в озаряемый частыми вспышками ненавистный черный квадрат до тех пор, пока пулемет наконец не замолчал…

* * *

На войне, да и в жизни, случается, что, жертвуя малым, достигают результатов более весомых по своей значимости, чем принесенная жертва. К сожалению, очень часто в истории России бывали случаи, когда кровь русского солдата проливалась вдали от родины и в угоду политическим амбициям монархии. В Семилетней войне 1756–1762 годов против Фридриха II русская армия всей Европе показала свою боевую мощь. Неся огромные потери в битвах при Цорндорфе и Кунерсдорфе с прекрасно подготовленной и обученной прусской армией, русские солдаты выдержали все «косые атаки» Фридриха Великого, а при Кунерсдорфе, после тяжелого и кровопролитного боя, сумели перехватить инициативу, наголову разбив непобедимую прусскую армию. Однако справедливости ради надо заметить, что не все государи и правители России безропотно бросали русского солдата в пекло сражений в угоду своим союзникам. Когда Америка, во главе с Джорджем Вашингтоном вела войну за независимость и Великая Британская империя раз за разом терпела поражения от молодой американской армии, англичане предложили огромную по тем временам сумму за русский экспедиционный корпус во главе с Александром Суворовым. И неизвестно, какой сегодня была бы политическая карта американского континента, если бы светлейший князь Потемкин-Таврический в резкой форме не отказал английским лордам, заявив, что кровь русского солдата не продается…

В августе 1914-го года именно армия генерала Самсонова была принесена в жертву союзнических обязательств перед Францией. Угроза русского вторжения заставила германский Генштаб перебросить несколько корпусов и дивизий с Западного фронта, что без преувеличения спасло Францию, существенно усилило 8-ю армию Гинденбурга и привело к разгрому 2-й русской армии генерала Самсонова.

* * *

Поручик Нелюбов пребывал в очень скверном расположении духа, что никак не было заметно людям малознакомым, но сразу замечалось близкими и друзьями. Прикуривая одну сигарету от другой и постоянно похлестывая плеткой по голени сапога, Борис жестоко корил себя за потери почти половины казачьей сотни.

«Зачем поспешил! Надо было дождаться ночи и спокойно перерезать весь этот маленький гарнизон!» – думал он, сидя в избе, которую раньше занимали немецкие офицеры. Поручик еще раз горестно вздохнул и, поднявшись, подошел к двери, на которой прямо посередине была приколота листовка, изображавшая огромного бородатого казака, который со зверским выражением лица насаживал на свою пику немецких детей.

«Теперь понятно, почему местные жители покинули свои дома», – раздраженно подумал Нелюбов и с отвращением сорвал это творение германской пропаганды.

В дверях показался Усов и с порога выпалил:

– Ваше благородие! Там наши! Пленные! Больше сорока душ! Немцы их сутки продержали без воды и пищи, так двое раненых в сарае и скончались!

– Офицеры есть? – Борис взял со стола фуражку и направился к выходу.

– Есть, трое. Они вас спрашивали.

День быстро подходил к концу. Августовское солнце, наполовину скрывшись за верхушками деревьев, освещало место недавнего сражения. Большая часть Нелюбовского отряда, кто не стоял на часах, сняв оружие и амуницию, рыли могилы своим товарищам, остальные, окружив бывших пленных, что-то возбужденно с ними обсуждали.

Заметив поручика, все замолчали, а трое, отделившись от остальных, направились к Нелюбову, и в одном из офицеров Борис с удивлением узнал своего старого друга Дмитрия Щербицкого, и от неожиданности встречи и внешнего вида своего товарища, оторопело уставился на грязного и оборванного штабс-капитана.

– Борис! Вот так встреча! Так это ты нас спас? А то твои казаки все – Нелюбов, да Нелюбов, я и не подумал, что это ты! Знакомьтесь, господа, Борис Нелюбов, мой товарищ по Николаевскому училищу, самый бесшабашный юнкер из всего нашего выпуска, а это мои собратья по несчастью, поручик Сухонин и прапорщик Варенцов.

Борис по очереди пожал руки поручику и прапорщику, которые выглядели ничуть не лучше штабс-капитана, но обрадовались встрече не меньше его.

По дороге в избу, которую Борис определил как штабную, Щербицкий рассказал о том, что XV армейский корпус генерала Мартоса, в котором он командовал батальоном, понес тяжелые потери в боях за Мулен. Город они не взяли, а когда в тыл ударили немцы, обе дивизии корпуса, 6-я и 8-я, были практически уничтожены. Генерал Мартос, по-видимому, погиб, а о командующем ничего неизвестно. Два дня назад Самсонов приехал в штаб корпуса, да там и остался, а когда начали отступать, то была такая каша, что Щербицкому даже сейчас вспоминать стыдно.

– Вот скажи, Борис! Как такое могло случиться, что мы оказались разбиты? Мой батальон весь лег, а ни на шаг не отступил. Меня в траншее немецкий снаряд почти похоронил, спасибо солдатам, не бросили, откопали! Пришел в себя, вижу, они все восемь оставшихся в живых вокруг меня собрались, а немцы рядом стоят и решают, что с нами делать, – сейчас расстрелять или после обеда. Я не выдержал такого издевательства и говорю: «Я – офицер русской армии, немедленно позовите командира», – так они на меня глаза вытаращили, как будто обезьяна заговорила.

Нелюбов с сочувствием взглянул на Щербитского, в глазах которого мелькнули слезы горечи. В Николаевском училище их койки располагались по соседству, и молодые люди, обладая схожими характерами, довольно быстро сдружились. И теперь, вспомнив, как Дмитрий, зачастую не задумываясь о последствиях, выступал на стороне задиристого приятеля в стычках с юнкерами старшего курса, Борис Нелюбов опять испытал то полузабытое чувство товарищества, которое с годами у людей, которые больше всего на свете ценят верность и мужскую дружбу, немного притупляется, но целиком и полностью не исчезает до конца жизни никогда.