По ту сторону Венского леса - Траян Уба Страница 10

Потом, когда мы с Романом молча шли в Джулешти, я чувствовал, как мне дороги сейчас эти звезды, луна, росистая трава и особенно мой товарищ по наряду, капрал Роман, товарищ капрал Роман.

На следующий день под вечер рядом с нами разместилась тяжелая зенитная батарея немцев, прибывшая из Болгарии. Сначала появился «фольксваген». Гауптман, сидевший в нем, приказал позвать младшего лейтенанта Сасу. Сасу сел к нему в машину, и они вместе объездили вдоль и поперек все поле Лэптару. Облюбовали небольшой холм, возвышающийся между двумя озерами. По свистку гауптмана появился караван грузовиков с немцами. Грузовики тащили 88-мм орудия.

Мы увидели, как Сасу, козырнув гауптману, побежал в нашу сторону. Приблизившись, заорал:

— Батарея, внимание, каждому взять по лопате и в строй! Идем в расположение немецкой батареи господина гауптмана Штробля!

Так мы оказались в гостях у немцев. Всю ночь мы готовили им позиции для орудий, и всю ночь гауптман Штробль по-немецки кричал на Сасу, а Сасу по-румынски — на нас.

Мы копали до изнеможения, а немцы приводили себя в порядок: отряхивались от дорожной пыли, чистились, брились и пели «Лили Марлен».

Ночь была светлая, лунная, и поэтому, если кто-нибудь из нас останавливался на минуту передохнуть, фельдфебель, наблюдавший за нами, грозил нам пистолетом. Можно было подумать, что мы каторжники.

Сержант Наста, видя, что мы еле ворочаем лопатами, решил нас подбодрить.

— Эй, братцы, вы что, копать разучились? А по мне все одно, что копать в саду госпожи Джики, что У «Друзей-союзников». Не все ли равно, на какого хозяина работать?

Капрал Олтенаку, крестьянин из-под Рымника, зло сплюнул и проворчал:

— Вот то-то и есть, что на хозяина! До армии я гнул спину в поместье Дунэряну, а теперь вот приходится работать на братца-фрица!

— Избави Бог от такого брата! — сердито бросил Безня.

К полуночи работа была окончена.

Мы думали, что теперь пойдем к себе. Но тут на немецкие позиции явился наш повар с чугуном и котелками. Значит, нам дадут немного передохнуть и снова заставят работать.

Ужинали мы отдельно от немцев. У нас была похлебка из травы, картофеля и кукурузной муки, а у братьев-фрицев — жареные цыплята с белым хлебом, так что можно сказать, что наш ужин состоял из двух блюд: картофельной похлебки и запаха жареных цыплят.

Сержант Илиуц, батарейный дальномерщик и философ, съев всю похлебку, перекрестился, поблагодарил Бога и неизвестно почему начал декламировать:

Жалко бедного румына.

Тяжела его судьбина.

Он надеяться не смеет

На улыбку вешних дней.

Он чужой в стране своей.

Каким нищим и до боли чужим почувствовал я себя в эту минуту на земле, где прошло мое детство. И не потому, что мы ели жидкую похлебку, а немцы жареных цыплят, но потому, что понял, как безнаказанно могут они нас унизить. Ослепленные высокопарными речами о крестовом походе, о нации и трехцветном флаге, мы были для них просто рабами. Нет, не развевается румынское знамя, унижена румынская нация! Повсюду только фашисты и свастика, смерть и руины! И там, где в детстве я любовался первой весенней травой и играл в «казаков-разбойников», теперь хозяйничают фашисты.

— Повар, собирай котелки. Ужин окончен. Батарея продолжает работу, — распорядился Сасу, прожевывая на ходу куриное мясо — ведь он ужинал с гауптманом Штроблем. С этой минуты я возненавидел его еще сильнее. А устав требует уважать, любить своих начальников! Начальник приказывает, и ты отвечаешь: «Ясно! Слушаю!» И никому нет дела до твоих мыслей и чувств, никому они не нужны.

Только под утро мы кончили копать ходы сообщения между орудиями. Немцы, поставив часовых, давно уже спали в палатках на резиновых матрацах. Мы собрали свои инструменты и начали строиться. Тут я услышал голос Романа, который до этого не проронил ни слова:

— Так нам и надо, завтра они прикажут выносить за ними ночные горшки…

Слова его падали как удары тяжелого молота.

— Разве мы виноваты? — возразил Безня.

— А кто же еще? Уж не папа ли римский? Долго ли мы будем терпеть эти издевательства? — возмущался Олтенаку.

«Еще один с нами», — подумал я.

Роман подмигнул мне, как будто угадав мои мысли.

— Нечего над нами издеваться. Не было такого приказа, чтобы мы за них копали. Что у них рук нету, что ли?

Сасу почувствовал волнение солдат и заговорил тихо, слащавым голосом, чтобы стоящий рядом с ним гауптман Штробль ничего не понял.

— Ну да, приказа не было, мы без всяких распоряжений показали нашему союзнику свое гостеприимство. Господин капитан Штробль благодарит нас за помощь. А теперь бросьте болтать и, когда подам команду, покажите ему свою выправку. Пусть знает, что мы кое-что умеем.

Но по команде мы построились медленно, вяло. И не потому, что не хотели показать немецкому капитану, что мы это делаем не хуже немцев. Просто мы очень устали и еле волочили ноги.

Сасу рассвирепел: для восстановления дисциплины он приказал нам пятьдесят раз лечь и встать. Мы отказались повиноваться, чего никогда еще не было в истории батареи. Офицер растерялся. Он обернулся к гауптману, но тот уже вошел в палатку.

Подавив гнев, Сасу процедил угрожающе сквозь зубы:

— Хорошо! Я вам это припомню! — и затем отдал команду: — Вольно! На батарею, шагом марш!

По дороге сержант Илиуц заметил, что быть гостеприимным хозяином не значит терпеть от гостя унижения и оскорбления.

Сасу заговорил о нашей бедной стране, которая нуждается в помощи, о союзе с Гитлером и так далее…

— А ты со своей ученостью что-то слишком дальновиден, — бросил он Илиуцу.

— Ну а как же, ведь я же дальномерщик и должен различать врага раньше всех. Неплохо было бы, если бы все были дальномерщиками.

Сасу грозно посмотрел на сержанта, покрутил хлыстом в воздухе и приказал остановиться, так как мы уже вошли во двор батареи.

— Нале-е-е-во!

Строй повернулся лицом к офицеру. Мы подравнялись и остались в положении «смирно». Сасу смахнул хлыстом с сапога комочек земли, сделал несколько шагов перед строем и, остановившись против Илиуца, со всего размаху несколько раз ударил его по щеке.

— Это тебе за твою философию насчет «дальновидности». Твое счастье, что у меня нет другого специалиста, а то бы я расстрелял тебя тут же, как собаку. А я-то думал, раз ты окончил политехнический институт в Германии, ты будешь служить примером для остальных.

Илиуц поправил очки и спокойно посмотрел на Сасу. Младший лейтенант испытующе оглядел нас, как бы спрашивая, нет ли еще у кого-нибудь желания поговорить. Но солдаты угрюмо молчали. Это было затишье перед бурей.

С этого момента пропасть между батареей и Сасу стала еще глубже. Если раньше солдаты, говоря друг с другом, только шепотом упоминали его имя, то теперь они возмущались открыто. И только когда Сасу проходил по расположению батареи в сопровождении гауптмана, все замолкали и отводили в сторону полные ненависти глаза.