Первая командировка - Василий Ардаматский Страница 101

Рассказав это, Иван Николаевич обронил небрежно:

— В твоей операции двойниковая ситуация для тебя не предусматривается.

— Но Осипов-то станет двойником? — спросил Самарин.

— Ну и что из этого? — не понял Иван Николаевич.

— А то, что одного из двух своих хозяев он будет обманывать, а оба хозяина — не дураки.

— Ну он-то типичный наемник — сегодня служит немцам, завтра — нам, и тут весь вопрос в том: кого он больше будет бояться для сохранения собственной жизни, на того он и будет лучше работать. А это к тому моменту должно быть тебе совершенно ясно.

«Так что нет, господин Осипов, о моей работе на абвер не может быть и речи. Предложенную вами ситуацию мы и рассматривать не будем. Я спрошу: вам что, скучно одному идти на дно вместе с нацистами? И сам отвечу: тут я вам компанию не составляю. Но не разумнее ли вам попытаться вовремя оставить тонущий корабль и вернуться к родной вам России, которая сама зовет вас помочь ей в исторической борьбе с фашизмом. Что ему сказать на это? Он же умный человек, юрист к тому же, обязан думать логически, а тогда по главному для него счету — мы для него спасение. Однако нужно еще и еще раз проверить этот момент разговора с его позиции». И Самарин в который раз начинает этот разговор.

Уже целую неделю Самарин просыпался и засыпал с мыслями о ходе атаки. Иногда ему начинало казаться, будто этот решающий разговор уже состоялся — настолько врезались в память все его возможные перипетии.

А Осипов молчал...

Осипов позвонил утром в воскресенье.

— Прочитан ли «Фауст»? — спросил он, не представляясь и не здороваясь.

— Давно.

— Что же вы молчите?

— А почему и где я должен был об этом кричать?

— Раух, вы странный человек, я же предупреждал, что мне очень интересен разговор с вами об этой книге.

— Боюсь не оправдать ваших надежд — книга настолько меня потрясла, что я о ней и двух слов не свяжу.

— Как же так? Должно быть наоборот — то, что потрясает, вызывает мысли.

— В поэме сказано столько мудрого... для всех... впору только понять, а добавить еще что-то от себя невозможно.

— Но и это интересно — что вам сказали Фауст и Мефистофель? Давайте сделаем так: пообедаем в ресторане, а потом — ко мне на чай с разговорами.

— Знаю я ваш чай, опять вы будете сетовать, что у нас разговор не на равных.

— Ваша немецкая пословица говорит: со злой памятью добра не вспомнишь. Но хватит нам пререкаться. У вас дела сегодня есть?

— Одно маленькое на полчаса... и хотел сходить в кино. Говорят, в «Паласе» хороший фильм.

— Вы меня убиваете, Раух. Кино — убежище для подростков и парочек, которым негде целоваться.

— Ну хорошо, хорошо! Когда вы хотите встретиться?

— В четырнадцать ноль-ноль вместе выходим из дома.

— Я раньше уйду по делу. Давайте встретимся прямо в ресторане. Куда вы хотите пойти?

— В генеральский отель.

— Я буду в холле отеля ровно в два.

— Не опаздывайте, ради бога...

Подавляя волнение, Самарин вернулся в комнату, сел к столу и начал бессмысленно перекладывать с места на место бумаги, книги, вещи.

Первая мысль: в ресторане начинать атаку нельзя, слишком много там отвлекающего, а присутствие хотя бы одного немца вообще может сорвать дело в самом начале. Там можно вести разговор о Фаусте...

На часах — половина двенадцатого. В его распоряжении два с половиной часа. Всего два с половиной часа. И уже ничего нельзя ни остановить, ни исправить.

Вдруг вспомнилось черт-те что из детства... Приятель дал ему прокатиться на настоящем велосипеде. Виталий никогда на велосипеде не ездил, но с каким-то радостным нахальством вскочил на седло и покатил. Ничего в этот момент не соображая, помчался с горы от Таганки к Москве-реке. Велосипед развил дикую скорость, а как тормозить — он забыл спросить. И тогда он сунул в переднюю вилку ногу в парусиновой туфле. Слава обувщикам, делавшим эти туфли на совесть! Ноге стало жарко и больно, но велосипед сразу сбавил скорость и, словно взбрыкнув задним колесом, выбросил его из седла на мостовую. Когда очнулся, увидел перед самыми глазами вертящееся колесо велосипеда и на его раме фабричную марку «Дукс». И эта фирма тоже работала на совесть — с велосипедом ничего не случилось. От этого воспоминания Самарину стало смешно — теперь ногу в вилку не сунешь и остановить нельзя. На часах уже десять минут первого.

И тут Самарин почувствовал непонятную усталость, не хотелось даже шевельнуть пальцем, не хотелось ни о чем думать.

Надо отвлечься... Вспомнил, что вчера, когда пришел домой, хозяин квартиры хотел с ним поговорить, а он отшил его.

Самарин встал и, открыв дверь, крикнул:

— Господин Леиньш! — Тот, словно ждал этого зова, мгновенно появился в дверях комнаты. — Что вы хотели мне вчера сказать? Заходите.

Леиньш вошел и прислонился к дверной притолоке. Впервые Самарин заметил, как сильно сдал его хозяин, весь точно усох. Интересно, как себя чувствуют сейчас эти местные мародеры?

— Я хотел спросить, долго ли вы собираетесь жить у меня? — спросил Леиньш, глядя в сторону.

— А что случилось? Нашли более выгодного жильца?

— Да что вы? И не думаю об этом! — торопливо проговорил Леиньш. — Но тут такое дело. Лето, понимаете, на закате, в деревне уборка урожая начинается, и я хочу перебраться к брату, помочь ему. Да и зимой там спокойней будет, главное — к столу все свое имеется.

— Но при чем тут я? — удивился Самарин, уже догадываясь, куда клонит хозяин.

— Просить я вас хотел, чтобы жили вы во всей квартире, а если кто будет интересоваться, чтобы сказали, что квартира моя, а я — у брата в деревне. — И, помолчав, добавил: — Заплатите мне за год вперед...

— А вы что же, больше не дворник?

Леиньш вяло махнул рукой:

— Одно звание... Жалованья третий месяц не выдают. Так как насчет моей просьбы?

— Хорошо, я сделаю, как вы просите, но жить буду по-прежнему в этой комнате. — Леиньш съежился под пристальным взглядом Самарина. — Значит, вы, пока суд да дело, решили из Риги бежать? А квартира-то не ваша, а только захвачена вами.

— Господин Раух, теперь разобраться, где чье, невозможно, — вздохнул Леиньш, переступая с ноги на ногу.

— Но вы все же то, что захватили, считаете своим?

— Хотите верьте, хотите не верьте, но мы с братом решили — пусть все будет нетронутое, а хозяин вернется — отдать. Честное слово...

— Ах, так... Вы создали камеру хранения награбленного добра? — рассмеялся Самарин.