Первая командировка - Василий Ардаматский Страница 105

— В этом мы не заинтересованы, — ответил Самарин. Вместе с вами мы разработаем такую конспирацию нашей связи и такую методику работы, что коллеги ваши ничего заметить не смогут. Наоборот, мы можем помочь вам возвыситься в их глазах — вместе с вами мы продумаем какую-нибудь успешную операцию ваших агентов, а я обеспечу подтверждение оттуда...

Снова долгое молчание. Осипов думает... Каждую секунду молчания Самарин ощущает всем своим существом, ударами крови в висках.

— Мне нужно подписать формальное обязательство? — спросил Осипов не поднимая головы.

— Вы же сами понимаете... Вот вам бумага, ручка. Как и что писать, вы знаете. Только сначала... — Самарин встал и подошел к Осипову сзади; — У вас оружие при себе? Просто... на всякий случай, вы, я знаю, человек с характером импульсивным.

— Никакого характера у меня нет, — тихо проговорил Осипов, отдавая оружие.

— Давайте, Геннадий Романович, обойдемся без мелодрамы. То, что сейчас происходит, — эпизод борьбы, в которой всегда кто-то терпит поражение. Но ваше поражение это и ваше спасение от гораздо более тяжких ситуаций. Пишите, Геннадий Романович...

Осипов писал быстро, размашисто. Через минуту отодвинул от себя бумагу. Самарин взял ее и прочитал:

«Я, Осипов Г. Р., даю настоящее обязательство работать на русскую разведку, беспрекословно выполнять ее задания и за нарушение данного обязательства приму кару, положенную за это в упомянутой выше разведке».

Подпись. Дата и час.

— Устраивает?

— Вполне. Правда, лучше было бы написать не русскую, а советскую разведку. Но ничего... — Самарин спрятал бумагу в карман: — Вы можете сообщить что-нибудь сейчас? Мне бы очень хотелось, чтобы мои начальники сразу убедились, что у нас с вами слова и дела не расходятся.

— У вас с Москвой регулярная связь?

— Если надо, хоть ежедневная. О вашем решении в Москве узнают сегодня же.

Осипов помолчал и сказал:

— Есть сведение важное, но вам оно не будет приятно. Гестапо прибирает абвер к рукам. Хотя официального решения об этом пока нет, здесь у нас во всех отделах, в том числе и в моем, уже появились гестаповцы. Держатся весьма нахально, дают понять, что они — хозяева положения. Наш главный начальник уже более недели как отозван в Берлин, а в его кабинете сидит гестаповец. Глава абвера Канарис всячески и довольно грубо дезавуируется.

— Этого следовало ожидать, — обронил Самарин.

— Но почему? — горячо и даже взволнованно воскликнул Осипов. — Разве абвер во всем виноват? Как можно забыть, что Канарису принадлежит слава великолепной разработки таких операций, как Испания, Чехословакия, Австрия, Норвегия, Франция, Бельгия, Польша...

— А на России споткнулся, и это может стать концом Гитлера и всех его планов. И потом, Гитлер прекрасно знает, что раздавить Европу ему удалось благодаря внезапному удару и тому, что в Европе царил полный разброд.

— Но именно это и установил Канарис, — энергично подхватил Осипов, — Он преподнес Гитлеру Европу на блюдечке, только бери...

— Я вижу, Канарис ваш бог, — усмехнулся Самарин.

— Не бог, но... — запнулся Осипов и раздраженно добавил: — Я пришел в абвер, когда все это готовилось, и видел блистательную работу абвера и Канариса. И сам работал с полной отдачей,

— Но что же получилось с Россией, Геннадий Романович?

— Этот замысел целиком принадлежит Гитлеру, и никакой Канарис остановить это не мог.

— И не пытался, — добавил Самарин. — Все, и вы в том числе, слепо верили, что удача не оставит Гитлера и здесь.

— Да, я работал на совесть! — с вызовом ответил Осипов.

— А между тем уже в вашем первенце Борщове было заложено ваше личное поражение. Разве я не прав?

Осипов промолчал.

— Последнее, Геннадий Романович... Сразу откажитесь от мысли играть с нами в нечестную игру. Вы все понимаете отлично.

Осипов кивнул.

— Вы думаете, что захват абвера гестапо будет оформлен и организационно?

— Что? — вырвался из раздумья Осипов. — А? Конечно будет. Уже сейчас наши гестаповцы ссылаются на указания только своего шефа Гиммлера.

— И какие же веяния они к вам принесли?

— Тотальный заброс агентуры в русские тылы с акцентом на террористические акты. Это они называют удар страхом. Между прочим, гестаповец, подсаженный в мой отдел, на днях потребовал у меня чистые бланки ваших армейских командировочных предписаний. Хвастал при этом, что в Берлине они готовят какую-то супружескую пару из ваших, которые устроят русским потрясающий тарарам. Но возможно, что это только болтовня.

— Почему? Проследите, пожалуйста, за этим. А бланки у вас подлинные?

— Есть и подлинные со смытым текстом, есть и изготовленные по вашим образцам!

— Образцы какого времени?

— Думаю, года сорок второго.

— Значит, акцент на террор?

— Да, так они болтают. Мой гестаповец даже назвал это немецкой партизанской войной, которая дезорганизует весь русский тыл.

Самарин сделал краткую запись того, что услышал, и показал Осипову:

— Прочитайте, пожалуйста.

— Все верно, — прочитав запись, сказал Осипов.

— Подпишите, и это будет ваше первое важное донесение.

Осипов поставил свою подпись.

— Какое кодовое имя вы хотите? — опросил Самарин. — Не знаю... ничего на ум не идет.

— А что, если... Фауст?

— Можно, — усмехнулся Осипов.

— Договорились, господин Фауст, — улыбнулся Самарин и, вынув из кармана осиповский вальтер, положил его перед ним на стол. Осипов удивленно смотрел на Самарина. — Возьмите, воюя за Россию, безоружным быть нельзя... Ну что ж, Геннадий Романович, я считаю, что мы прекрасно провели воскресенье. Но я чертовски устал, и страшно болит голова. Пойду домой посплю. И вам советую... Но, прежде чем проститься, хочу сказать вам кое-что чисто личного порядка. Три дня назад я получил из своего Центра шифровку. Сейчас я процитирую ее по памяти... Как нами установлено, мать Осипова, Екатерина Савельевна, проживала в Днепропетровске, с началом войны эвакуировалась на восток, ведем ее розыск там. Если сочтете нужным, используйте этот факт... Как видите, Геннадий Романович, я его не использовал и сообщаю это вам, уже вернув вам оружие.

Осипов смотрел на Самарина остекленевшими глазами.

— Если это... дезинформация во имя... я этого не прощу, — произнес он сквозь сжатые зубы.

— Самолюбие, Геннадий Романович, есть и у меня... Продумайте, пожалуйста, наилучшую для вас конспирацию нашей работы. Я тоже подумаю. Встретиться надо будет в среду. До свидания.

Вот такая эта работа... Будто человек все время поднимается в гору по краю пропасти, и ему кажется — впереди вершина, преодолею ее и отдохну... Но вот и вершина. Но за ней — новый подъем, и еще круче, и тропинка над пропастью уже. И опять начинается новый подъем к новой вершине. Узка, смертельно узка тропинка, из-под ног то и дело срываются камни, беззвучно падающие в бездну. Но человек должен идти дальше, навстречу новым вершинам и перевалам. Есть ли там, впереди, последняя вершина? И не оборвется ли вдруг тропинка, порушенная обвалом?