Соль земли - Георгий Марков Страница 11

Алексей крепко пожал руку Лисицыну и направился к Марею. Старик встал.

– Здравствуй, сын мой, здравствуй, – задерживая руку Алексея в своей руке, с лаской в голосе сказал Марей.

– А ты знаешь, Алёша, кто этот человек? – спросил Лисицын.

– Знаю, дядя Миша. Мирон Степаныч Дегов сегодня рассказал мне.

– Дегов? А где ты с ним встретился, Алёша?

– На полях – воду ищет для нового стана.

– А ты с какой стати на поля к нему попал? – предчувствуя что-то неладное, спросил Лисицын.

Алексей тяжело опустился на сосновый кряж.

– Эх, дядя Миша!..

Марей и Лисицын сели рядом. Лисицын слушал Алексея, то и дело выразительно поглядывая на старика. Взгляд больших глаз Марея был спокоен, а морщинистое лицо непроницаемо. Станислав сидел у костра, сушил мокрую портянку. Ветер обдавал его едким дымом, и он щурился, смахивая ладонью проступавшие слёзы.

– И я тебя, Алёша, не порадую. Водичка с полдня пошла вверх. Уже бушует. Слышишь? – сказал Лисицын.

Ещё вчера, выезжая из Притаежного, Алексей знал, что так может случиться, но слышать об этом было всё-таки больно. «Какой случай упустил!.. Может быть, он никогда не повторится», – с огорчением подумал Алексей.

Все сидели, прислушиваясь к шуму реки, которая катила свои воды в ста шагах от костра.

– Валами пошла. Видать, в верховьях затор прорвало, – продолжал Лисицын, определявший, что делается на реке, по признакам, известным ему одному.

Алексей встал, торопливо направился к реке, но, не дойдя до неё, вернулся назад. Тальники уже затопило. Он опустился на прежнее место и увидел Ульяну. Она стояла с ружьём на плече и внимательно смотрела на Алексея. Когда глаза учителя встретились с её глазами, она опустила голову и смущённо отступила за кедр.

– Ты что же, Уля, не здороваешься с гостями! Не часто они у нас бывают, – упрекнул её Лисицын.

Ульяна вышла из-за кедра и, преодолевая мучительную застенчивость, которая появлялась всякий раз, стоило лишь поблизости оказаться Краюхину, направилась к огню. Станислав отбросил портянку и поспешно вытер о гимнастёрку руки. Но Ульяна прошла мимо него к Алексею. Она неловко, не глядя, подала учителю руку и почти бегом кинулась в избу.

– Ах ты дикуша! – не то в похвалу, не то в порицание сказал Лисицын.

– Соловушка! – взглянув вслед Ульяне, воскликнул Марей и засмеялся. – Соловья-то, Алёша, соловья-то Уля изобразила!

Алексей взглянул на Станислава, помрачневшего оттого, что Ульяна обошла его.

– Ну ни за что бы не подумал! И где только она так научилась?

– Тятя, зовите чай пить! – приоткрыв дверь избушки, крикнула Ульяна.

– Пошли, мужики! – встал Лисицын. – Ты, Алёша, не кручинься, у нас ещё будут радостные денёчки, – обняв Алексея, проговорил он.

После бессонной ночи и всех переживаний Алексей спал как убитый.

Он проснулся от солнечного лучика, щекотливо скользившего по лицу. Было загадкой не то, как луч проник в маленькое оконце избушки, а то, как он нашёл себе путь на землю сквозь мохнатые ветви вековых кедров и сосен.

Алексей поднял голову и осмотрелся. Рядом с ним на нарах с вечера ложился Станислав. Ульяна и Марей легли напротив, у другой стены. Лисицын любил спать на воздухе и по обыкновению устроился у костра. Сейчас в избушке никого не было.

Алексей натянул сапоги, надел куртку и вышел. Марей, Лисицын и Станислав сидели возле костра. На огне бурно плескались, дымя густым паром, два котелка: один с чаем, другой со свежей дичью.

– Доброе утро! Ну и заспался я!.. – Алексей потянулся.

– Вот и хорошо! Сон исцеляет от всех недугов, – поглядывая на Алексея с доброй улыбкой, проговорил Марей.

– Иди, Алёша, умывайся, да завтракать будем, – бросая в котёл с дичью ложку крупной соли, сказал Лисицын.

Алексей направился к реке. Спускаясь с яра, он увидел Ульяну. Она плыла на лодке от противоположного берега. В её руках было большое кормовое весло с толстым черенком и широкой лопастью. Ульяна по-мужски сильными взмахами поддевала воду, и лодка стремительными рывками неслась поперёк течения.

Увидев Алексея, Ульяна подняла весло, замешкалась – нос лодки круто повернулся, и она заскользила на стремнине.

– Держись, Уля, унесёт тебя! – крикнул Алексей и, когда Ульяна выровняла лодку, присел на корточки и, шумно отфыркиваясь, принялся умываться.

– Здравствуйте, Алексей Корнеич, – сказала Ульяна, приближаясь к берегу.

Алексей вытер лицо платком, поднялся.

– Доброе утро, Уля! Ты где была?

– А вот. – Девушка показала веслом на нос лодки: там лежали ружьё и два больших глухаря.

– Ого, молодец! И когда это ты успела?

– В обед буду угощать, – потупившись, тихо отозвалась Ульяна.

– Я хотел утром уйти, а теперь придётся до обеда задержаться, – весело засмеялся Алексей. – Ну, давай я тебе помогу дотащить глухарей.

Алексей взял их в обе руки. Ульяна повесила ружьё на плечо, пошла впереди Алексея, ловкая и гибкая. На ней было пёстрое платьишко из простого ситчика, патронташ, сапоги с высокими голенищами.

Они уже поднялись до половины яра, когда Ульяна оглянулась и, тяжело переводя дыхание, краснея чуть не до слёз, просяще произнесла:

– Вы бы, Алексей Корнеич, поосторожнее как…

– Ты о чём? – не понял он, но тут же спохватился. – Ладно, Уля. Ездить теперь на конях никогда не буду.

Он хотел обратить весь разговор в шутку, но этого не получилось. Не шутки ради говорила Ульяна: необычным румянцем горели её щеки, тревожно искрились голубые глаза. Алексей впервые подумал об Ульяне как о девушке – раньше он как-то не замечал её. Застенчивость Ульяны он объяснял обычным смущением, не допуская и мысли, что Ульяна уже способна испытывать глубокие чувства.

– Смотри-ка, дядя Миша, что твоя дочь делает! – вскинув глухарей на плечи, сказал Алексей.

Лисицын, Марей и Станислав обернулись. Станислав надул щёки, и круглые глаза его загорелись восхищением, Лисицын засмеялся мелким, тихим смешком.

– Уля у меня припас зря не переводит. В прошлом году я у Степахи Заслонова литр водки выспорил… Ехал он из деревни к себе на стан, завернул ко мне, на курье я рыбачил, а Уля на рябчиков в пихтачи вышла. Она стреляет, а он сидит и счёт ведёт. «Ну, говорит, и палит твоя дочка в белый свет». Обида взяла меня за Улю. Заспорили мы, ударили по рукам. Сидим. Считаем: десять, двадцать, тридцать, тридцать два… Приходит Уля, сбросила с плеча мешок, а Степан тут как тут. Вытаскивает рябчиков из мешка и считает: десять, двадцать, тридцать, тридцать два! Тютелька в тютельку! Распили мы его литр за Улино здоровье…