Последний защитник Брестской крепости - Михаил Парфенов Страница 13

Пули влетали в разбитые окна, рикошетили о стены. Одному солдату такая пуля чиркнула по спине, он изогнулся, выронил винтовку из рук и завалился на бок. Кожевников, пригибаясь, подобрался к нему, разорвал на спине рубаху, готовый перевязать рану Побледневший солдат закатывал глаза, тихо стонал и терял сознание. Но на спине у парня оказалась лишь легкая царапина — сильно кровоточащая, однако совсем неопасная.

— Эй, боец! — старшина звонко хлопнул его по щеке. — А ну подъем! Быстро взял винтовку в руки, а то под трибунал пойдешь!

Солдат заморгал, словно очнувшись.

«Совсем еще дети, — подумал старшина. — Пороха не нюхали до сегодняшнего дня».

Осознание того, что ранение несмертельно, давалось испуганному солдату с трудом. Он нерешительно взял протянутую Кожевниковым винтовку и, охая, поднялся. Покосившись на старшину, бедолага ожидал от него хорошей взбучки, но тот лишь кивком указал ему на позицию у окна.

— Иди, — тихо произнес Кожевников. — Аккуратнее будь там. — И тут же обернулся к бойцам: — Врага близко не подпускать, не дать им забросать нас гранатами!

Он приблизился к окну и осторожно выглянул. На улице творилось нечто невообразимое. Дым, пожарища, трупы вокруг. Но, что самое страшное, судя по всему, силы вермахта прорвались на Центральный остров, где сейчас находилась Дарья…

Выстрелы слышались отовсюду. Не только бойцы под руководством Кожевникова оказывали сопротивление врагу На их острове находились транспортная и саперная роты и курсы шоферов. Оставались еще люди, готовые защищать Родину!

Но были и другие. В окно Кожевников отчетливо видел, как несколько десятков красноармейцев идут навстречу немцам с поднятыми руками, боязливо озираясь по сторонам. Бессильный гнев охватил старшину, сдавил дыхание жгучими щупальцами. Он смотрел, как трусы, спасая свои никчемные жизни, шли в плен на милость врагу, предав товарищей в первые же часы боя.

Одна из фигур в передних рядах сдающихся показалась Кожевникову очень знакомой. Приглядевшись, он узнал рядового Гусейна Азизбекова, водителя лейтенанта Сомова. Лихой, заносчивый горец шел впереди, высоко держа в вытянутой руке белую тряпку.

Их окружили немцы, начали что-то спрашивать. Азизбеков согласно кивал и показывал рукой направление.

— Скотина! — глухо выругался старшина. — Он им местонахождение других групп показывает!

Кожевников вскинул винтовку, но прицелиться и выстрелить не успел. Немцы открыли по окнам беспрерывный огонь, пришлось спешно укрыться за стену.

— Товарищ старшина! — подбежал к нему рядовой Сагитдуллин. На лице его был отчаяние. — Что же нам делать, их там сотни!

— Ваша задача, рядовой, — как можно спокойнее произнес старшина, — держать оборону. Скоро подойдет подмога. Выполняйте!

Кожевников не сомневался, что Красная Армия уже спешит на помощь к защитникам крепости, нужно только продержаться еще немного, и враг будет раздавлен и наказан. Паники допускать нельзя. Здесь он был старшим по званию, и весь груз ответственности лежал на нем. Как поведут себя бойцы, во многом зависело именно от него.

Огонь противника смолк, и старшина выглянул в окно, поводя стволом. За поленницей заметил плечо в серо-зеленой форме, прицелился и нажал спусковой крючок Пуля выбила щепки в паре сантиметров правее цели. Старшина постарался сосредоточиться, передернул затвор и еще раз выстрелил. Попал! Раненый немец дернулся, и на какое-то время его грудь оказалась в поле зрения. Старшина выстрелил в третий раз, теперь уже в сердце. Одним меньше!

Со стороны противника раздался пулеметный стрекот. Били разом как минимум с двух точек

Немцы, похоже, знали, что казарму защищает лишь горстка людей и взять ее — только дело времени, и потому особо не торопились. Осада казармы на данный момент была лучшим, что они могли предпринять. К попытке красноармейцев прорваться они наверняка были готовы, поэтому выжидали, ведя прицельный огонь по окнам.

«Почему же до сих пор молчит на крыше наш пулемет?» — подумал старшина.

— Мамочкин! — подозвал он рядового, пытаясь перекричать шум стрельбы. Мамочкин неумело, то по-пластунски, то на карачках, подобрался к командиру. Он был весь в пыли, рот перекошен от страха, глаза выпучены.

— Узнай, сынок, почему не слышно пулемета на крыше, и быстро сюда, понял?

— Так точно, — отозвался рядовой и часто-часто заморгал. — Я, того, мигом.

— Давай!

Оглушительный взрыв раздался совсем рядом. Помещение снова заволокло дымом, а кирпичная крошка посыпалась на защитников, царапая кожу.

— Черт, минометы! Беречь глаза!

Окно, в которое попал снаряд, разворотило взрывом, решетку выбило внутрь казармы. Рядового Сагитдуллина отбросило на несколько метров. Он застыл на полу, не двигаясь, и признаков жизни не подавал. Оказавшийся возле него Мамочкин опасливо склонился над телом и оторопело пробубнил:

— Мертвый…

Кожевников подскочил к окну, кинул в пустоту гранату.

— Сюда пулемет. Живо!

Он опасался, что напуганные чудовищной реальностью, замкнутые в пропахшем порохом, гарью и кровью пространстве солдаты могут попытаться выбраться через эту брешь на волю. Но там их ждет мгновенная смерть. Их тут же скосит немецкий пулеметчик. Если выходить, то только организованно, ошарашив противника и не дав ему возможности опомниться. Но выбираться отсюда было пока рано, надо дождаться наступления темноты.

Еще несколько взрывов сотрясло казарму. Немецкие минометные расчеты вносили страшную лепту в разрушение здания. Сквозь грохот слышались приглушенные стоны солдат. Кожевников, пошатываясь, пошел к перенесенным в каптерку раненым. Парень со штырем в животе уже умер, его лицо превратилось в белую гипсовую маску, а остекленевшие глаза глядели в готовый вот-вот обвалиться потолок Пограничник с изуродованной рукой был засыпан обрушившимися сверху обломками кирпича и тоже скончался.

Внезапно смолк пулемет «максим».

— Где сержант Пахомов? — выскочив из каптерки, крикнул Кожевников.

— Здесь, товарищ старшина! — отозвался сержант. Он действовал грамотно, стреляя по противнику из окон, постоянно перемещаясь и не давая возможности врагу пристрелять позицию.

— Почему «максим» молчит?

— Закипел, товарищ старшина, — развел руками Пахомов. — Воды нет, краны пустые.

— Найти воду! Наберите из бачков, раскурочьте батареи. Наполнить фляги и беречь их как зеницу ока!

Прошло всего несколько часов боя, а жажда уже давала о себе знать, солдаты мучились, пыль раздирала горло, царапала его, губы пересыхали и трескались. Кожевников не меньше страдал от отсутствия живительной влаги, но виду не подавал. Ушибленная голова сильно болела, но он держался, понимая, что должен служить солдатам примером. Он надеялся, что скоро подойдет подкрепление и этот ад закончится.