Адский штрафбат - Генрих Эрлих Страница 17

Навстречу ему шли Красавчик с Брейтгауптом, сгибавшиеся под тяжестью тела капитана Росселя. Волочившиеся по полу ноги Росселя оставляли за собой кровавый след. Они затащили капитана в небольшое выгороженное помещение у внешней стены казармы, превращенное в штаб роты, положили его на нары.

— Где это его? — спросил Юрген.

— В крайнем каземате, — ответил Красавчик. — Ну там и жарко! Иваны лезут в пролом, тот, от бомбы, все увеличивая высоту лестницы собственными телами. Мы отбили два приступа. Тогда они сменили тактику. Поставили пушку на том берегу и ну жарить прямой наводкой по пролому. Четвертый снаряд попал внутрь. Мы ему, — Красавчик кивнул на Росселя, — говорили, что на время обстрела надо перебраться в соседний каземат, да он разве ж кого послушает. Вы, говорит, все трусы. Ни шагу назад! Это приказ! Вот и получил. Теперь уж он точно не сделает ни шагу назад, не сможет. — Он криво усмехнулся.

Россель застонал. Они обернулись к нему. Брейтгаупт уже безжалостно разрезал высокие офицерские сапоги Росселя, и без того посеченные осколками, его галифе, стянул носки. Юрген без лишних церемоний залез в кожаную сумку капитана, достал оттуда индивидуальную аптечку, флакон одеколона, фляжку коньяка, протянул все это Брейтгаупту. Тот, не скупясь, протер ноги Росселя дезинфицирующим раствором, выдернул впившийся в кость осколок, отбросил в сторону. Потом поднял глаза на товарищей. Те так же молча согласились с ним: да, все могло быть и хуже, будет не только жить, но и ходить на своих двоих. «Если успеет вовремя до госпиталя добраться», — добавил Юрген. «Точно», — шепнул Красавчик. А Брейтгаупт уже ловко бинтовал ноги.

— Что там в башне? — спросил Красавчик.

— Плохо, — ответил Юрген, — совсем плохо. Через полчаса, самое позднее через час иваны будут на нашем этаже.

— Ча-ас, — протянул Красавчик.

Тем временем Брейтгаупт, завершив перевязку, приподнял голову Росселя и влил ему в рот коньяк. Россель закашлялся и пришел в себя. Он порывался что-то сказать.

— Боюсь, что на другом конце мы часа не продержимся, — продолжал между тем Красавчик.

И в подтверждение его слов донесся громкий крик:

— Солдаты, ко мне! Противник на этаже!

Это был голос лейтенанта Шёнграбера, последнего дееспособного офицера их роты. Товарищи, схватив автоматы, побежали на этот крик, который сразу сменился ожесточенной автоматной стрельбой и разрывами гранат. Звуки неслись из крайнего каземата, от пролома.

— Ура! За мной! — вновь услышали они голос Шёнграбера. Он оборвался на высокой ноте.

Бой занял считанные мгновения. Как ни спешили товарищи, они опоздали. Или почти опоздали. В концевом каземате уже не было русских, живых русских. Их тела лежали вперемешку с телами немцев. За одним из таких импровизированных укрытий лежал Отто Гартнер. Его пулемет опирался на тело лейтенанта и безостановочно бил в сторону пролома. Там появлялись головы русских и тут же исчезали, размозженные пулеметными очередями.

— А ты парень не промах! — сказал Юрген, падая рядом с Отто и открывая огонь.

— Уф, друзья, — облегченно выдохнул Отто. — А я уж думал, хана мне пришла.

Его пулемет замолчал. Кончилась лента. Вскоре закончилась и атака русских. И от лестницы больше не доносилось ни звука. И со стороны башни тоже. И из двора. И из северного укрепления. Наступила тишина. Как будто нарочно для того, чтобы они услышали эти тишину, вслушались в нее, поняли, что крепость взята, что они последние если не из живых, то из сражающихся. И они прекратили стрельбу. И пораженные наступившей тишиной и потрясенные мыслью об общем поражении устало брели к каземату, превращенному в госпиталь, понуро садились на свободные нары, ставя оружие между ног.

Они смотрели в пол, не в силах поднять глаза. Они боялись увидеть, как мало их осталось, скольких уж нет, они не желали видеть в глазах товарищей чувство унижения и безысходной тоски. Им хватало своей.

— Немчура! Сдавайся! — раздался крик со двора.

В этот момент товарищи вошли в каземат. Юрген окинул взглядом сидевших на нарах солдат, понимающе кивнул головой. Потом подошел к бойнице, выходившей во двор, осторожно выглянул наружу. Иваны были уже повсюду. В отдалении, у южных ворот, у казарм, тянущихся к западным воротам, они ходили в полный рост и лишь вокруг их казармы прятались в укрытиях.

— Они предлагают сдаться, — громко сказал Юрген, ни к кому конкретно не обращаясь, — они не хотят больше атаковать.

— Это понятно, — протянул Красавчик, — никто не хочет погибать в час победы.

Во двор въехал русский танк, встал напротив казармы. Откинулся люк на башне, оттуда высунулся белый флаг.

— Дай какую-нибудь палку, — сказал Юрген Красавчику и принялся шарить в карманах в поисках носового платка.

Платок изначально-то был далеко не белоснежный, а теперь и вовсе походил на половую тряпку с грязными разводами. Ну да кто хочет, тот поймет. Юрген привязал платок к доске от нар, поданной ему Красавчиком, высунул импровизированный флаг в бойницу.

— Каккие есть гарантия? — крикнул он, нарочно коверкая произношение.

Из башни танка высунулся по пояс русский офицер, он был в фуражке, а не в шлеме танкиста.

— Жизнь, — ответил офицер и добавил по-немецки: — Лебен.

— Айне штунде, — сказал Юрген, — одьин чьяс, мы есть думать.

— Подумайте, — усмехнулся русский. — Хотя чего ж тут думать? — Он спохватился и стер улыбку с лица. — Хальб штунде, — крикнул он, вываливая все знакомые немецкие слова. — Хенде хох унд форвартс. — Он провел рукой вдоль линии казарм. — Абер капут, нихт лебен.

— Гут, хорошьё, пьёлчьяса.

Юрген втянул флаг. Отходя от бойницы, он увидел, что русские подкатывают к казарме две пушки. Для большей убедительности.

Он повернулся лицом к солдатам. Те поняли, о чем шла речь, и теперь вяло обсуждали перспективы русского плена, все глубже погружаясь в пучину унижения и беспросветной тоски. Они все прошли через немецкие тюрьмы и лагеря. Им этого хватило. Они не хотели повторения этого опыта еще и в большевистском варианте, много худшем, как и все в этой стране.

— Иваны расслабились и утратили бдительность, — сказал Юрген, — у нас есть полчаса. За это время мы смоемся отсюда.

Как всё враз изменилось! Лица солдат озарились надеждой. Послышались бодрые голоса:

— Мы смоемся отсюда! Мы точно смоемся! Вольф знает дорогу! Вольф — хитрец, он всегда что-нибудь придумает!

— Смыться-то мы смоемся, — раздался чей-то голос, — вот только куда? Нас расстреляют во дворе первой же жандармерии.

— Это точно! За оставление позиций без приказа.

— Да уж, шанс спасти шкуру в штрафбате дается один раз. На второй раз — стенка.

— Нам нужен капитан Россель!

— Или хотя бы его приказ…