Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - Владимир Першанин Страница 21

Отряд лишь к полудню двинулся дальше. Батарея не сумела продержаться до вечера, как это предписывалось. Большая часть артиллеристов погибла и осталась на позициях, изрытых воронками. Отдельно лежали трое расстрелянных, малая часть под командованием лейтенанта Саши Бызина спешно выбиралась к своим. Командир батареи тащил в мешке орудийный замок. Доказательство, что он не бросил технику врагу.

Две громоздкие пушки, побитые осколками, стояли, как памятник. Немецкий офицер проводил их рассеянным взглядом с высоты танковой башни. Вокруг лежала солончаковая безводная степь, ветер гнал шары перекати-поля, верблюжьей колючки. Гусеницы вязли в красноватой почве: смесь глины и песка. Разве здесь будет что-то расти, кому нужна эта дикая равнина?

Где-то впереди была Волга, до нее можно добраться к вечеру. Так думали и те солдаты, которых похоронили час назад. Грустно остаться в таком тоскливом месте навсегда.

Высохшее за летние месяцы озеро Ханата густо поросло камышом. По берегам тянулись заросли красноватой мясистой травы, признак соленой почвы. Крошечный поселок разбросался по склонам пологой возвышенности. Небольшие дома из кизяка, глины, такие же сараи, истоптанная бараньими копытцами земля. Сначала наблюдали, затем бросились к колодцу. Пить хотелось до того, что не шевелились языки. Длинная кожаная веревка вместо цепи разматывалась бесконечно, ведро поднимали еще дольше.

– Пейте, товарищ политрук, – вежливо предложил Борис.

Воронков сделал один, другой жадный глоток, с руганьем выплюнул.

– Соленая…

Ходырев отпил и не согласился.

– Нормальная вода. Здесь лучше не бывает.

И снова припал к краю ведра. Вдоволь напился и Ваня Межуев. Стали быстро развязывать вещмешки, чтобы достать фляги, но Воронков настаивал:

– Давайте поищем хорошую воду.

Тем временем возле крайнего дома появились двое калмычат в суконных халатиках и круглых шапках. Вслед за ними вышла женщина небольшого роста с черной косой.

– Немцы есть поблизости? – спросил Борис.

Воронков не сразу понял смысл ответов. Женщина произносила слова с сильным акцентом, он уловил лишь название Цаган-Нур.

– Так местные Сарпу называют, – пояснил Ходырев, – немцы пока на той стороне озера.

Мальчишки приблизились, стали с интересом рассматривать пулемет. Тем временем Борис чертил на глинистой земле подобие карты и продолжал задавать вопросы женщине. Она улыбалась, и Воронков подумал, они похожи друг на друга: смуглый сержант Ходырев и калмычка из заброшенного поселка Ханата.

– У вас есть вода? – спросил политрук.

Он показывал жестами, что очень хочет пить, энергично двигал губами, подносил ко рту воображаемую кружку. Наверное, так разговаривали с туземцами европейские мореплаватели. Женщина бросила на него странный взгляд.

– Мы набираем воду из того же колодца. Другой у нас нет.

Несмотря на характерный акцент, она выговаривала слова правильно.

– Я бы купил молока.

Женщина на несколько секунд задумалась, а Ходырев упрямо тянул ее за рукав халата и показывал линии на земле, изображавшие план местности. Оставив без ответа вопрос Воронкова, продолжала объяснять и даже улыбалась парню. Затем они заспорили, Борис стер носком сапога карту и напомнил просьбу политрука.

– Сейчас принесу, – сказала женщина.

Воронков огляделся вокруг. Поселок показался ему убогим и жалким. Здесь почти не росло деревьев, отсутствовали огороды, не было заборов. Выгоревшая унылая степь, мутное обмелевшее озеро и столбы пыли, поднимаемые ветром. Небольшого роста всадник остановился поодаль, приближаться не стал. Из соседнего дома выглядывала старуха, подошли еще двое детей. Ну, вот, устроили демонстрацию! Воронков занервничал.

– Чего они уставились?

– Новые люди редко появляются, интересно им, – ответил Борис.

– А смотрят волками.

– Чему радоваться? Кто приходит, обязательно что-то отбирает.

– У них брать нечего, огородов, и то нет. Лень землю обрабатывать.

– Солончаки, ничего не растет, кроме арбузов.

Женщина вынесла молоко в ведре, Воронков жадно выпил одну и вторую кружку, затем запоздало предложил спутникам. Борис пить не стал, набрал три фляги, им с Межуевым досталась всего кружка на двоих. Остальные фляги наполнили водой. Всадник поодаль вытянул руку с нагайкой и что-то гортанно крикнул.

– Угрожает, что ли? – спросил политрук.

– Он мальчишкам грозит, – засмеялась женщина, – с жеребенком играют, пугают его.

– Мы бы хлеба купили, деньги у меня имеются.

– Нет хлеба. И вообще, уходили бы вы отсюда. Немцы приедут, побьют вас.

Виктор Васильевич еще больше занервничал, оглянулся. В ушах стоял гул от непрерывно дующего ветра. Иван Межуев задрал голову и смотрел в небо, там плыли на восток тройки бомбардировщиков. Воронков заторопил спутников, а женщина с детьми выкатила к ногам бойцов несколько глянцевых темно-зеленых арбузов.

– Вот, берите.

Тащить тяжелые, как пушечные ядра, кругляши было несподручно, обратный путь занял часа полтора. Пока делили воду, молоко и арбузы, Воронков рассказывал о своих впечатлениях: жители поселка ждут немцев, отказались дать еду для бойцов Красной армии, и вообще, обстановка политически нездоровая. Митрохин всячески избегал разговоров о политике. Он имел в свое время неприятности, когда ляпнул что-то не в кон на партийном собрании. Поэтому он перевел разговор на конкретную тему – где находятся в данный момент немцы.

Оказалось, Воронков не знал местности, мог говорить лишь приблизительно. Борис Ходырев поторопился выручить политрука, снова начертил ножом схему местности и довольно толково объяснил ситуацию. Стрижак задавал уточняющие вопросы:

– А если они здесь прорвались?

– Вряд ли, там сплошная низина, влага под глиняной коркой круглый год сохраняется, да еще озера поблизости.

– А здесь?

– На этом участке могли продвинуться, но мешает русло высохшей речки. Петлять надо.

– Ты, оказывается, знаток.

– Так мое село в ста километрах отсюда.

Воронков вроде остался не у дел, пытался что-то добавить, но общие фразы никого не устраивали. Елхов, без знаков различия, в гимнастерке со следами споротых шпал, грубо оборвал политрука:

– Не мешайся. Лучше проследи, чтобы бойцы не шатались без дела.

Стрижак и Митрохин промолчали, хотя бывший капитан оставался всего-навсего рядовым штрафником, с непомерным, по мнению Воронкова, гонором. Получалось, что политрука гнали с совещания, а прислушивались к таким, как чумазый Ходырев. Воронков поплелся прочь. Люди маялись от безделья, воды хватило лишь смочить губы. Политрук рассказал о трудностях, призвал держать дисциплину. Уголовник Надым, лежавший сразу на двух шинелях, приоткрыл один глаз, снова закрыл его и попросил не мешать послеобеденному отдыху.