Девственники в хаки - Лесли Томас Страница 22

– Эй, сарж, я здесь! Навешивай!…

Фред подковылял к мячу и попытался нанести по нему сильнейший удар, но промахнулся. Бригг услышал громкий и дружный мальчишеский смех, а в следующее мгновение Фред Орган внезапно исчез в вихре взлетевшего вверх песка и черного дыма. Грохот взрыва донесся до Бригга секунду спустя. Пронесшаяся над морем ударная волна чувствительно толкнула его в лицо и сбросила с бревна в воду.

Когда Бригг добрался до берега, Фред лежал на песке неловко повернув голову набок.

у него совсем не было ног, а зеленые шорты стали черно-красными от крови.

Таскер, заикаясь и глотая слезы, опустился на колени рядом с сержантом и осторожно приподнял обеими руками его большую голову. Невидимая Бриггу щека Фреда, которая была внизу, тоже оказалась в крови и в песке.

– Господи, сержант, – всхлипнул Таскер. – Совсем не обязательно было бить так сильно!…

Но Фред Орган, – футболист-тяжеловес, решивший сыграть в футбол старой противопехотной миной, – уже ничего не слышал.

Ужас, пережитый Бриггом при виде распростертого на песке тела Фреда Органа, был пустяком по сравнению с навязчивыми кошмарами, которые начали преследовать его после похорон. Самое жуткое заключалось в том, что при жизни Фред весил двадцать два стоуна, а похоронили они от силы девятнадцать.

Даже несколько месяцев спустя, лежа без сна на койке в пенглинской казарме, Бригг мучительно размышлял над тем, куда подевались ноги старины Фреда. Лай бездомных собак часто будил его по ночам, и Бригг оказывался один на один с мыслью, от которой никак не мог избавиться. Почему они не нашли ни лоскутка от заплывших жиром ног Фреда? На пляже не осталось даже клочьев ботинок, которые могли бы направить их поиски, потому что Фред вышел на свою последнюю прогулку босиком. Ни следа от Фреда.

Вот как вышло, что прощальный салют прогремел над могилой, в которой покоилось лишь восемь десятых Фреда Органа – над вырытой в жирной земле джунглей одинокой могилой, вокруг которой молча стояли прямой, как палка, и бледный, как смерть, сержант Дрисколл, поминутно сгонявший с мясистого носа надоедливых мух. Любезноу и еще несколько солдат пенглинского гарнизона не могли ни сдержать слез, ни справиться с владевшим ими страхом. В траурной церемонии приняло участие и еще одно живое существо – маленькая обезьяна, которая, прикрыв глаза крошечными лапками, сидела на дереве над самой головой Бригга. За все время она ни разу не пошевелилась, очевидно полагая, что раз она не видит людей, значит, и они ее не видят.

Прибывшие саперы прочесали побережье и нашли еще двадцать семь противопехотных мин, которые кто-то позабыл на пляже в 1942 году. Эти мины тоже были спрятаны в песке, однако от того места, где обычно резвились прибывшие на тренировочный сбор солдаты, до них было не меньше полумили.

Навязчивый кошмар, причиной которого были и оторванные ноги Фреда Органа, и неумолчный лай и грызня собак, в конце концов вынуждали Бригга поворачиваться на кровати и будить Сэнди Джекобса.

– Сэнди, – говорил Бригг, – эти паршивые собаки совершенно распоясались. Они сведут меня с ума: я опять думаю о том, куда девались ноги Фреда.

Сэнди было очень приятно будить посреди ночи. Он никогда не ворчал и не сердился, и готов был болтать с Бриггом хоть до самого рассвета. Особенно часто и охотно Сэнди рассказывал о своем доме и о преследованиях, которым подвергался его еврейский папаша со стороны шотландцев. На протяжении многих лет отец Сэнди играл в духовом оркестре Эрдри на большой трубе-баритоне, но однажды на футбольном матче какой-то шутник бросил в сверкающий медный раструб инструмента горящий фейерверк. Фейерверк взорвался глубоко внутри баритона, наполнив легкие Джекобса-старшего горячим дымом и огнем, и с тех пор он больше не прикасался к своему любимому инструменту.

В одну из ночей речь зашла об обрезании. Сэнди много знал об этой древней традиции. Он-то и сообщил Бриггу, что один из прикомандированных к кухне солдат сделал обрезание в гигиенических целях и только недавно вернулся в часть после полагавшегося по болезни десятидневного отпуска.

Благодаря проникавшим в балконную дверь кинжальным лунным лучам, в казарме было довольно светло, и Бригг, не тратя зря времени, бросился будить Таскера и Лонтри.

– Если мы сделаем себе обрезание, – сообщил он, – то каждый из нас получит десятидневный медицинский отпуск.

– Отстань, – проворчал Таскер и, ухватившись за край простыни, натянул ее на голову. Лонтри остался сидеть на койке, но голова его почти сразу упала на грудь, и он заснул.

Бригг снова принялся трясти друзей.

– Да послушайте же!… – горячо шептал он, наклонившись к самой голове Таскера. – Слушай, ты, идиот! Десять дней отпуска! Десять дней, если сделать обрезание!

– Ну хорошо, – сонно согласился Таскер. – Расскажи еще раз. Если я сделаю себе обрезание… Если я сделаю что?!…

– Обрезание, – с бесконечным терпением пояснил Бригг. – Как Сэнди Джекобс. Только ему сделали обрезание, когда он был совсем маленьким.

– Отстань, – зевнул Таскер. – Отстань, ради всего святого!

Бригг посмотрел на Лонтри, который продолжал спать сидя. Неожиданно он качнулся и рухнул на подушку, словно его хватил удар. Пожав плечами, Бригг с сожалением вернулся на койку. Собаки замолчали, и он даже сумел на некоторое время забыть о ногах Фреда, ибо его разум был переполнен приятными мыслями о том, как лучше воспользоваться десятидневным отпуском.

Наконец Бригг крепко заснул и спал целых десять минут, когда Таскер разбудил его, потеребив за ухо.

– Сколько, ты говоришь, отпуск? – спросил он.

– Какой отпуск? – сонно удивился Бригг.

– За обрезание. Ты же сам только что говорил…

– А-а… – зевнул Бригг. – Десять дней, а что?

– Тогда нужно обратиться к врачу завтра же утром.

– Но не всем сразу, – возразил Бригг. – Надо растянуть это хотя бы на несколько дней. Как ты думаешь, это больно?

– Больно? Нисколько. К тому же, без этого кусочка нам будет намного удобнее.

Примерно через неделю после описанного выше исторического разговора шестеро обитателей казармы пенглинского гарнизона встретились в одной палате Британского военного госпиталя в Сингапуре. В их компанию случайно затесался рядовой Джордж Фенвик. Уши у него по-прежнему болели, но не сильнее, чем тогда, когда он регулярно погружал их в хлорированную воду бассейна; очевидно, они уже адаптировались к регулярным купаниям, зато Фенвик, проводивший в воде почти все свободное время, заработал ревматические боли в плече, которое теперь лечил в терапевтическом отделении.

Когда для проведения обрезания по медицинским показаниям в госпиталь поступили Бригг и Таскер, Фенвик уже был здесь старожилом.

– Премерзкое место, – первым делом сообщил он. – Каждый день – утром и после обеда – меня ведут в холодную комнату, в которой к тому же здорово воняет, и велят крутить огромное тяжелое колесо. Четыреста оборотов.